Бумажные денежные знаки — бонистика

ЧИТИНСКИЕ ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ:

УГОЛОВНОЕ ДЕЛО. ГОД ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Чащин А. Петин Д.

Одним из массовых выпусков денежных суррогатов на востоке России стала эмиссия пятидесятирублёвых «сибирских кредитных билетов», осуществлённая Центросибирью в Чите в период с 1 по 25 августа 1918 г. Оценка общего объёма эмиссии этих бон колеблется. В историографии устоялась цифра 20,035 млн. руб. [1]. В то же время отчётные документы подразделений «омского» Минфина указывают на более крупную сумму эмиссии – 24 274 000 руб. [2] и 27 850 000 руб. [3]. Ареалом обращения бон Центросибири была Забайкальская область, где к осени 1918 г. они являлись доминирующими в обращении денежными знаками. Кассы различных учреждений и организаций имели в наличности, главным образом, именно эти боны, в то время как доля обращавшихся в Забайкалье денежных знаков дореволюционных образцов была ничтожна [4]. С отступлением советских сил в Приамурье часть читинских советских бон на сумму 5 255 000 руб. в сентябре 1918 г. была выпущена в обращение в Благовещенске [5]. На денежных знаках Центросибири был изображён рабочий-кузнец и орудия труда, поэтому среди народа боны получили обиходное прозвище – «кузнецы» («кузнечики») и «молотки» («молотобойцы») [6].

С приходом «белых» властей советские боны сначала оказались фактически в положении вне закона: некоторое время обращение местных денег никак не регламентировалось. Временное Сибирское правительство в течение долгого времени не признавало денежные суррогаты, но и официального запрета их хождения не следовало. Неофициально «омский» Минфин рекомендовал воздерживаться от приёма местных бон. Но подобные меры отрицательно влияли на социально-экономическую сферу, вызывая конфликты и негодование местных властей и населения, ставя тем самым под угрозу престиж власти Омска в регионах [7]. В итоге, давление военной и гражданской администрации стало главным мотивом, заставившим власть пойти на признание платёжной силы некоторых местных денежных знаков. Согласно постановлению Административного Совета Временного Сибирского правительства от 17 октября 1918 г. к временному хождению были допущены и кредитные билеты Центросибири, чьё хождение разрешено было только в пределах Забайкальской области. При этом действительными считались лишь те боны, которые в срок до 1 декабря 1918 г. предъявлялись держателями в местные отделения Госбанка для наложения специальных реквизитов регистрации – банковского штемпеля, гербовой печати и подписи кассира. После 1 декабря правительство обещало обменять зарегистрированные боны на общегосударственные деньги по равноценному курсу [8]. Позднее в официальной ведомственной прессе «омского» Минфина по этому вопросу сообщалось следующее: «Многие суррогаты решено было выкупить, потому что они находились на руках офицеров, солдат, беднейшего населения. И заставить этих граждан понести незаслуженного наказания за большевистскую финансовую политику Российское правительство не желает» [9].

На балансе Госбанка был открыт специальный счёт по выкупу денежных знаков локального обращения. Но затрудняло унификацию недостаточное количество новых «сибирских» денег, являвшихся основой мероприятий по установлению однообразия в денежном обращении. Местным учреждениям Госбанка было дано распоряжение по мере возможности не выпускать в обращение чеков, бон и других предъявленных в платежи суррогатов. Таким образом, допущенные к обращению основные «местные денежные знаки не получали дальнейшего распространения, будучи связаны с местом их выпуска» [10].

Процедура регистрации советских бон в Забайкальской области могла проводиться только двумя отделениями Госбанка – в Чите и в Кяхте. Казначейства могли обменивать боны без регистрации на заштемпелёванные боны. Подавляющее большинство бон прошло регистрацию в Чите, и лишь малая часть была зарегистрирована Кяхтой [11]. Надзор за беспрепятственным приёмом денег, допущенных к локальному обращению, организациями, учреждениями и населением возлагался на местную милицию [12]. Учреждениям Госбанка, производившим штемпельную регистрацию денежных суррогатов, предписывалось широко оповещать население района обращения бон о проведении их регистрации, публикуя в местных газетах подробное описание всех реквизитов регистрации (текстов штемпелей, печати, подписи кассира) [13].

Здание Читинского отделения Госбанка.

Управляющий Читинским отделением Госбанка П. М. Веремьев, чтобы ускорить регистрацию советских бон, письменно обратился 26 октября 1918 г. в Центральное управление Госбанка с просьбой разрешить использовать при штемпелевании вместо рукописной подписи кассира клишированное факсимиле [14]. Но регистрационная процедура из-за больших расстояний обязательного для бон Центросибири обращения не укладывалась в срок, поэтому Совет Министров правительства Колчака 25 февраля 1919 г. вынужденно продлил регистрацию бон Центросибири до 1 апреля 1919 г. [15]. Впоследствии сроки регистрации были продлены до лета 1919 г.

Постановлением Совета Министров от 6 июня 1919 г. непредъявленные в кассы боны Забайкалья и Дальнего Востока с рядом других суррогатов объявлялись необязательными к приёму, независимо от наличия на них штемпеля. Об этом региональным учреждениям Госбанка предлагалось широко известить население [16]. По сведениям В. М. Рынкова обмен советских бон в Забайкалье шёл до конца августа 1919 г. [17]. Согласно официальным данным бон Центросибири к весне 1919 г. было зарегистрировано на сумму 19 291 500 руб., т.е. 385 830 купюр или 94,8% от общего объёма эмиссии [18].

Проблемным вопросом отечественного денежного обращения во все времена было фальшивомонетничество. Подделка местных денег на востоке России в годы Гражданской войны была одним из ключевых направлений деятельности фальшивомонетчиков. Преступные «умельцы», как правило, специализировались на наложении подложных реквизитов регистрации на подлинные местные боны. Ведь этот способ подделки требовал наименьшего объёма трудовых затрат: необходимо было лишь изготовить подложные банковские клише. Стоит отметить, что среди лиц, активно занимавшихся этим незаконным промыслом в Забайкалье, наряду с русским населением, были и представители местной китайской диаспоры. Фальшивый штемпель регистрации на любые боны за определённую плату могла «поставить» почти каждая китайская меняльная лавка [19].

Иногда поддельные штемпеля были весьма грубой работы, содержали орфографические ошибки или вовсе вместо текста могли быть каракули, нарисованные от руки с помощью карандашей и туши. Причиной «неаккуратности» подделок штемпелей являлось то, что массово наносимые вручную подлинные реквизиты регистрации в ряде случаев были нечётко пропечатанными или бледными. Условием легальности хождения бон было наличие регистрационной банковской надпечатки. Но малограмотное население очевидно попросту и не всматривалось и не вчитывалось в блёклые или размытые оттиски на купюрах.

Примеры регистрации Читинского отделения Госбанка на бонах Центросибири:

вверху – подлинная, ниже – подложная.

Насыщенность советскими бонами забайкальского денежного рынка заставляла местные власти реагировать на фальшивомонетничество, через прессу широко придавая освещению признаки фальшивых знаков в официальных сообщениях от имени местного отделения Госбанка. С кредитными билетами Центросибири было связано несколько фактов фальшивомонетничества. Первые официальные сообщения Читинского отделения Государственного Банка о подделках бон появились уже в начале октября 1918 г.: «1. Цифры номеров и литеры другого шрифта, чем на настоящих, причём цифры номеров расставлены так, что шесть рядом стоящих цифр дают линию длиннее на одну цифру против линии с тем же числом цифр на настоящих. 2. Номера билетов наложены не машинным, как на настоящих, а ручным способом. Штемпель грубой работы» [20]. Несколько позже были отмечены и другие типы подделок. На ряде фальшивых билетов стояла подпись кассира: «И. Соколов». На настоящих билетах текст в надпечатке («Читинское отделение Государственного банка») был набран славянским шрифтом, а на фальшивых – гражданским. В государственном гербе подложной печати отделения Госбанка были сильные отличия. Ободок печати на фальшивках был в одну полоску, а не в две [21].

Однако до официального разрешения хождения бон пристальных поисков лиц, занимавшихся преступным промыслом, очевидно, не производилось, поскольку судьба подделываемых денег была нерешённой: их обращение было нерегламентированным, имея вынужденный полулегальный статус. В дальнейшем с определением юридического статуса забайкальских советских бон появилась определённая регламентация. Так, в связи с выявленными фактами подделки местных денег специальным циркуляром от 14 декабря 1918 г. Центральное управление Госбанка рекомендовало своим региональным отделениям впредь до получения образцов местных денег производить их обмен с особой осторожностью и лишь при полной уверенности в подлинности знаков, предъявляемых к обмену. При возникновении спорных ситуаций, связанных с подлинностью бон и суррогатов, определение факта подделки происходило по месту выпуска знака [22].

В Государственном архиве Забайкальского края в составе фонда Ф-50 «Прокурор Читинского суда» авторами были обнаружены материалы уголовного дела 1919 г. о подделке банковской регистрации на денежных знаках Центросибири. Данные архивные материалы в своём роде являются уникальными, поскольку каких-либо других аналогичных уголовных дел о фальсификации реквизитов платёжности местных бон в Забайкальской области выявлено не было. Поэтому на этой криминальной истории, ранее никем не освещённой, мы хотели бы остановиться подробнее.

Из анализа архивных материалов стало ясно, что в конце июня 1919 г. в Чите неизвестные лица предложили содержателю гостиницы «Звезда» Мамедову купить у них «фальшивые советские полусотки». Мамедов, в свою очередь, обратился в Читинский пункт военного контроля при Штабе Отдельного Восточного корпуса, и сообщил полученную им информацию офицеру для поручений прапорщику Помигалову [23]. Чтобы организовать задержание преступников, Мамедову было выданы наличные денежные средства для осуществления «контрольной закупки». Мамедов договорился с незнакомцами о приобретении у них советских кредиток с поддельным штемпелем на сумму 11 250 руб. (225 штук) по цене 5000 руб. «сибирскими» денежными знаками. Но забрав преступный «товар», Мамедов отдал продавцам лишь 3000 руб., а когда 30 июня 1919 г. злоумышленники явились за остатком суммы, их арестовал прапорщик Помигалов. Задержанные лица оказались крестьянами Семёном Алексеевичем Кузнецовым и Игнатием Игнатьевичем Душкевичем. По показанию последнего была установлена квартира, где участники преступной организации по сбыту советских бон штемпелевали их. В этой квартире был задержан её хозяин, которым являлся крестьянин Василий Андреевич Голунов. В. А. Голунов выдал хранившиеся у него поддельные штемпеля о предъявлении бон на регистрацию и фальшивую печать Читинского отделения Госбанка. В тот же день были арестованы и двое других соучастников фальшивомонетничества – Афанасий Савельевич Иванов и Дарья Васильевна Красикова (сожительница С. А. Кузнецова); задержанные лица также принадлежали к крестьянскому сословию. Д. В. Красикова занималась сбытом купюр. В ходе проведения следственных мероприятий было установлено, что задержанные лица незадолго до задержания приехали из Благовещенска. В Приамурье они скупали у населения боны Центросибири, непредъявленные держателями вовремя для штемпельной регистрации. Подложные банковские клише были изготовлены И. И. Душкевичем, владевшим искусством слесарного ремесла. Все подозреваемые были взяты под стражу в Читинском пункте военного контроля. Судебному следователю Нерчинского участка было поручено приступить к производству предварительного следствия по выявленному факту фальшивомонетничества, подделки государственных реквизитов, а также изготовления подложного удостоверения личности (у задержанного А. С. Иванова был изъят фальшивый паспорт на фамилию Колянова, по которому А. С. Иванов и проживал). Арестованным было предъявлено обвинение по статье 571 «О подделке государственных кредитных бумаг» и статье 975 «О составлении подложных на жительство видов, и проживании с видом подложным» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. [24].

Поскольку выявленное нарушение закона не входило в сферу деятельности органов контрразведки начальник Читинского пункта военного контроля штабс-капитан Кюнс 1 июля 1919 г. распорядился перевести арестованную его подчинённым Помигаловым группу фальшивомонетчиков в Читинскую тюрьму. Ведение дальнейшего дознания и судопроизводства по данному уголовному делу было поручено прокурору Читинского окружного суда [25]. Для этого 9 июля 1919 г. прокурору были переданы все материалы, составленные органами военного контроля, а также изъятые при обыске вещественные доказательства: советские боны с подложной регистрацией, шесть фальшивых штемпелей, банки туши и флакон синей краски [26].

После окончания всех следственных мероприятий товарищем прокурора Читинского окружного суда Заварицким 30 ноября 1919 г. было составлено официальное представление о прекращении уголовного преследования в отношении обвиняемой Д. В. Красиковой. Представление товарища прокурора было утверждено судом, и обвиняемая Д. В. Красикова вскоре была освобождена из-под стражи. Однако не удалось установить мотива, повлёкшего данное решение суда. Дальнейшие мероприятия были продолжены судебными органами 7 декабря 1919 г. А спустя десять дней Читинский окружной суд на своём распорядительном заседании, состоявшемся 17 декабря 1919 г., в отношении остальных четырёх обвиняемых вынес обвинительный вердикт, и они были приговорены к каторжным работам [27]. Конкретный срок наказания удалось выяснить только для одного из подсудимых – С. А. Кузнецова, занимавшегося распространением фальшивых денег: за свои деяния он получил четыре года каторги [28]. Из этого можно предположить, что остальные осужденные судом участники преступного сообщества, непосредственно занимавшиеся фальсификацией денег, понесли гораздо более суровое наказание. Дальнейшая судьба подельников С. А. Кузнецова осталась неизвестной.

Но о самом С. А. Кузнецове удалось выяснить несколько фактов. После вынесения приговора суда он продолжил отбывать своё наказание в Читинской тюрьме, где работал в столярной мастерской. За период нахождения в стенах тюрьмы заключённый С. А. Кузнецов производил на тюремную администрацию благополучное впечатление, отличался примерным поведением, прилежанием и трудолюбием. С января 1920 г. ему даже было разрешено ходить на вольные работы в город, где он трудился на Первой Забайкальской фабрике обуви, принадлежавшей князю Микеладзе. Руководством обувной фабрики заключённый С. А. Кузнецов также характеризовался исключительно положительным образом [29].

Наличие положительных характеристик с места работы и от руководства пенитенциарного учреждения дали возможность арестанту Читинской тюрьмы С. А. Кузнецову ходатайствовать о своём помиловании. 5 мая 1920 г. он направил в личную канцелярию Главнокомандующего всеми вооружёнными силами Российской Восточной окраины атамана Г. М. Семёнова весьма красноречивое прошение о помиловании. В частности арестант С. А. Кузнецов писал: «Читинским окружным судом я приговорён за подделку штемпеля и печати Читинского отделения Госбанка для клеймления советских пятидесятирублёвых бон к четырём годам каторжных работ. Искренне признаю, что я в это дело был вовлечён своими друзьями, использовавшими меня в своих корыстных целях, покупая у них боны за 50 процентов стоимости, не зная о поддельности печати и штемпеля. В течение своей жизни я не был замечен и привлекаем по какому-то ни было делу, и в данное время, содержась в тюрьме я, как видно из удостоверения начальника Читинской тюрьмы и Первой Забайкальской фабрики обуви – поведения безупречного. Пребывание же в тюрьме меня приучит к паразитическому образу жизни. Между тем на свободе я могу быть полезным человеком. Глубоко раскаиваясь в содеянном преступлении, осмеливаюсь всепокорнейше просить вас, Ваше превосходительство, о даровании мне свободы, которая вернёт меня к моей трудовой жизни и даст возможность существования моей семье» [30]. Прошение С. А. Кузнецова о его помиловании 29 мая 1920 г. поступило к рассмотрению. Но была ли удовлетворена данная просьба, по архивным документам установить не удалось.

Описанная криминальная история, имевшая место в Чите более девяноста лет тому назад, подтверждает тезис о том, что участие в производстве и сбыте фальшивых денежных знаков в представлениях сибирского крестьянства являлось весьма хорошим способом для быстрого накопления капитала [31]. Однако как показывает практика жизни стремления отдельных лиц к получению быстрой и лёгкой прибыли порой заканчиваются плачевно.

 Авторы статьи выражают благодарность В. Куренкову (Иркутск) за предоставленные иллюстративные материалы.

Александр Чащин (Чита),

rus@chitaonline.ru

Дмитрий Петин (Омск), кандидат исторических наук

dimario86@rambler.ru