|
В
то время как армия отдыхала и снова
выступала в поход, император
занимался введением нового
управления как в Витебской, так и в
Могилевской губерниях.
Ему
хотелось придать некоторый блеск
возрождению Польши, и для того
употребил он средство, почти всегда
достигающее цели: обаяние громких
имен. К действию в устройстве нового
управления были вызваны один из
князей Сапегов, князь Огинский, граф
Пржеческий, граф Тизенгаузен, граф
Косаковский. С тем же расчетом
произведены были выборы и в Витебске.
К участию в губернской комиссии были
призваны князь Павел Сапега, князь
Радзивилл, граф Борх, литовец из
семьи, выдающейся своим состоянием;
Шадурский и Вейсенгоф, род которых
почитался в северных областях;
наконец, некто Серит, простой
дворянин, но из уважаемой семьи,
многочисленные члены которой
пользовались большим доверием
местного населения. Меня назначили
интендантом...
Было
тогда два значительных препятствия,
которые должны были помешать всем
начинаемым предприятиям. Во-первых, в
стране царил самый крайний
беспорядок, распространяемый
восстанием крестьян, убежденных
тайными агентами революции, что
свобода, о которой шла речь, состоит
именно в безудержном произволе. Во-вторых,
денежных средств не было вовсе, а без
них обойтись было чрезвычайно трудно.
Власть государя в силах была
уничтожить первое препятствие, и оно
было уничтожено. А что было
предпринято против второго, я сейчас
скажу.
Дворяне
Витебской губернии по собственному
побуждению обратились к императору,
надеясь, что ему удастся подавить эти
беспорядки, наконец раздражавшие их,
так как они посягали уже на их права.
Император принял их просьбу и
приказал мне обнародовать вместе с
комиссией и от ее имени прокламацию,
которую он лично поправил и в которой
несколько строк продиктовано им
самим. Губернатору было поручено
послать по деревням летучие отряды,
которые должны были выполнить
двоякое назначение: подавить
крестьянское восстание и
перехватить мародеров. Благодаря
ужасу, повсюду внушаемому этими
войсками, и благодаря суровости
некоторых дворян, может быть
получивших на то приказ, скоро было
подавлено это мимолетное восстание,
которым наши враги не сумели
воспользоваться, после того как
возбудили его.
Менее
удачною была попытка улучшить
финансовое положение страны.
Русским
правительством для порядка
денежного обращения была принята
особая система, которая будто бы
оправдывалась целым рядом примеров.
На помощь к ходячей монете была
призвана монета идеальная.
Недостаток денежных знаков был
пополнен выпуском кредитных билетов
С.-Петербургского банка стоимостью в
5, 10, 20, 50 и 100 рублей; а по соображениям,
может быть, менее справедливым и
менее благовидным, правительство
употребило всю свою власть, чтобы
распространить эти билеты в
присоединенных провинциях и
обменивать их на естественные
ценности. Это было бы еще злом
терпимым, если бы количество
выпущенных билетов не превысило
стоимости находящейся в обращении
звонкой монеты. Но русское
правительство без всяких
ограничений воспользовалось тем
правом, которое многие правительства
воображают себе присущим: оно
насиловало доверие народа, принуждая
ею принимать в уплату обменные
денежные знаки, стоимость которых
ничем не была обеспечена. Почти
немедленно пришлось ему стать
жертвой этой добровольной ошибки и
видеть, как его билеты пали сначала
на 50%, потом на 65, на 75 и, наконец, когда
появление французов удвоило все
страхи, — на 78 и даже на 82%. Новое
управление Белоруссией не было в
силах вернуть этим бумагам какую бы
то ни было законную цену, потому что
назначение им определенной
стоимости повело бы к их полному
обесцениванию.
Между
тем надо было предвидеть, что
император в своих расчетах со
страной будет платить этими
банковыми билетами по их номинальной
цене, а население согласится их
принимать по действительной
стоимости. Действительно, в конце
концов добились, что император стал
их принимать по обычному курсу дня и
так, как это делалось в Литве, т.е. с
узаконенной потерей 75%, платя по
рублю металлическому за четыре рубля
кредитных. Но этого еще не было
довольно: в торговых сделках их не
хотели принимать по такому расчету.
Кроме того, целью всех надежд было
тогда возрождение королевства
Польского, и ввиду этого приходилось
помышлять о приискании средств,
которые могли бы вернуть стране ее
старинное богатство. Я со своей
стороны предлагал финансовую
систему, подобную предприятию Лоу, с
некоторыми видоизменениями,
вызываемыми требованиями времени и
места; я просил разрешения испытать
ее постепенно, применяя ее действия к
соляной торговле, достигшей в
Витебске громадных размеров. Но
замысел мой был непрочен в самом его
основании. Император не одобрил его;
он приказал мне идти обычным путем и
постараться довести курс до
признанной высоты 75%. Приказание это
было выполнено довольно счастливо,
несмотря на представлявшиеся
трудности, как только положение дел
несколько окрепло, бумаги поднялись
до 73 и 72%.
Намерением
императора в то время было провести
зиму в Витебске, дать там отдых
войскам, образовать запасные склады
припасов, сосредоточить
операционную линию на Двине и
заняться из Витебска или из Вильны
преобразованием и устроением
королевства Польского. Дней десять
все появлявшиеся приказы исходили из
этих соображений, и мы уже могли
думать, что этот тридцатидневный
поход привел к великим
действительным последствиям. Но мы
увлекались нашим злым роком.
Самохвальство короля
Неаполитанского одержало верх над
волей императора и над советами
истинной мудрости. Витебск был
оставлен, армия снова выступила в
поход и двинулась на Смоленск.
Император выехал из Витебска 12
августа и направился по назначенной
дороге. Главная квартира последовала
за ним на другой день.
Маркиз
Пасторе
Фрагмент
воспоминаний опубликован в кн.:
Французы в России. 1812 г. По
воспоминаниям современников-иностранцев.
Составители А.М.Васютинский, А.К.Дживелегов,
С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва.
Издательство "Задруга". М., 1912;
Современное правописание выверено
по кн.: Наполеон в России в
воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М.,
Захаров, 2004.
|
