Следственное дело о подделке ассигнаций. 1775 г.

Бумажные деньги — ассигнации в России были введены в 1769 г. Они получили быстрое признание, потому что значительно облегчали и ускоряли денежное обращение. Правительство Екатерины II, придавая большое значение состоянию денежного обращения в стране, подчеркивало, что от его положения во многом «зависят благоденствие народа и цветущее состояние торговли»[1]. Доверие к бумажным деньгам росло, а вместе с тем и спрос на них. Убедительным доказательством этого доверия служит тот факт, в первое время сумма обмена медных денег в банках на ассигнации постоянно превышала в несколько раз пока сумму обмена ассигнаций на звонкую монету. В течение многих лет (до начала 80-х годов) сумма ассигнаций, находившихся в обращении, соответствовала внутренней потребности (ценности производимых товаров, торговых сделок и услуг), пока они обеспечивались медной монетой, хранимой в неприкосновенности в банках, ассигнации ходили почти по тому же курсу или на несколько процентов ниже, что и серебряная монета[2]. Это обстоятельство отмечали все современники. Так, М. М. Щербатов. историк, публицист и государственный деятель писал: «Сперва с некоею недоверенностью их принимали, а потом... все стали кидаться иметь ассигнации, и кредит сих наших бумажных денег был толь совершенен, какого нужно было требовать, а сим число обращающихся денег умножилось и провоз их облегчился» [3].

Опасаясь наплыва фальшивых ассигнаций извне, правительство запретило ввоз бумажных денег (впрочем, как и вывоз). Одновременно были также подтверждены указы о жесточайших наказаниях, ожидавших изготовителей фальшивых бумажных денег в самой России. Однако доверие к ассигнациям и особенно сравнительно небольшая их защищенность от подделки прельщали «любителей легкой наживы».

Ассигнации первого образца выпускались достоинством в 100, 75, 50 и 25 рублей Эти действовали с 1769 по, 1786-х включительно. От одного номинала вскоре пришлось « отказаться, так как нашлись охотники переделывать 25-рублевые ассигнации в 75-рублевые, тем более, что это было несложно, поскольку все ассигнации изготовлялись из Щодинаковой белого цвета бумаги. Подделка осуществлялась так искусно, что, как сказанию В указе, «при первом взгляде, и не будучи в том дредуведомлену, трудно такую подложность распознать»[4]. Вследствие этого все 75-рублевые ассигнации были изъяты из I обращения и впредь их перестали выпускать.

Подделка ассигнаций была обычным делом и получила распространение в стране. Как показывают материалы Секретной экспедиции 1-го департамента Сената, где рассматривались дела о фальшивых бумажных деньгах, их изготовлением занимались почти все слои населения — купцы, мещане, дворяне, крестьяне, чиновники, военные, духовные лица и др.

Следственные дела фальшивомонетчиков представляют значительный интерес. В них отражена обыденная жизнь, содержатся яркие зарисовки бытовых явлений, раскрываются биографии, порой драматические и сложные судьбы, характеры людей разовых сословий. Эти сведения важны для исследователя, так как помогают понять и представить социальные отношения того времени в их конкретном проявлении. Не менее важны они и в плане изучения социальной психологии. Наибольший интерес в следственных делах представляют показания обвиняемых. Живой, разговорный язык допросов (правда, не всегда точно и умело записанный канцеляристами) усиливает эмоциональное воздействие подобного рода документов.

В публикуемом следственном деле сохранились показания участников изготовления фальшивых ассигнаций. Но не в этом только его ценность. Главное, пожалуй, состоит в том, что обвиняемыми выступают беглые крестьяне, что случалось нечасто, поскольку такая сложная операция, как изготовление фальшивых ассигнаций, требовала разносторонних знаний и определенных навыков. ;Правда, эти крестьяне давно порвали с сельским хозяйством и, живя в городе, занимались разной работой, а один из них, П. Никитин, выучился художественному ремеслу и стал иконником. Но и в данном случае они не обошлись собственными силами и привлекли для производства бумаги, пригодной для изготовления ассигнаций, бывшего работника бумажной фабрики И. Тихонова.

Из 10 участников 8, в том числе 2 крестьянки,— беглые, причем в бегах они находились от нескольких до 10—12 лет. И никто из них не был пойман. Поражает легкость,, с какой они уходили из поместий. Разными путями они, в конечном счете, оказались в Москве, где жили по многу лет. Здесь им всем удалось легализовать свое положение путем приобретения фальшивых паспортов. В Москве и в других городах России, как это следует из разных документов, существовали люди, специализировавшиеся на обеспечении беглых за определенное вознаграждение официальными документами. Из публикуемого дела видно, Что два участника — Павел Никитин и Пантелей Никифоров также занимались заполнением чистых паспортов, ставили подписи («скрепу присутствующих и секретарскую справу») и изготовляли сургучные печати. С этими паспортами они не только годами жили в Москве, но и раъезжали по разным городам и ярмаркам.

Показания участников подтверждают известные факты о значительном распространении старообрядчества в Верхнем Поволжье и в северных районах Европейской части России. В лесах, между Вологдой и Пошехоньем, Соли Галицкой и Галичем, имелись поселения раскольников, раскольнические скиты. Характерно, что все привлеченные к этому делу, были жителями этих районов, тайными («потаенными») раскольниками, а некоторые из них жили в «потаенных лесах» и раскольничьих скитах.

Заслуживает внимания и тот факт, что 5 человек из 10 виновных были грамотными, т. е. умели читать и писать. Разумеется, этот факт не дает оснований для того, чтобы делать какие-либо общие выводы. Но он может послужить поводом к размышлению об уровне грамотности крестьян-раскольников этого района страны.

На допросах участникам не задавали вопроса, что толкнуло их решиться на столь рискованное и опасное, дело, как подделка ассигнаций. Вряд ли они не знали, какое тягчайшее наказание ждет их в случае обнаружения подделки. Следователей этот вопрос не занимал, но ученых он не может не интересовать. Из материалов дела очевидно, что главной причиной, побудившей виновных ступить на преступный путь, было желание избавиться от крепостнического ярма, выкупиться, получить отпускную, стать свободным. Конечно, хотелось разбогатеть, жить сытно и весело, быть материально независимым, но главное все-таки — переменить свой социальный статус! Стоило это тогда немало денег. Так, Пантелей Никифоров заплатил 400 рублей, чтобы получить вольную.

Наконец, следует отметить, что большинство виновных были энергичными молодыми людьми и отличались предприимчивостью, находчивостью и смелостью. Особенно эти качества были присущи П. Никитину, С. Яковлеву и братьям П. и Л. Никифоровым.

Каковы были масштабы проникновения фальшивых ассигнаций в денежное обращение страны? Мы располагаем данными за ряд лет, «которые позволяют ответить на этот важный вопрос. Так, в 1776—1781 гг. в Петербургский и Московский банки поступило 276 фальшивых ассигнаций, из них за 243 заплатили 14 775 руб., а остальные 33 не были обменены. Так как в эти годы эмиссия ассигнаций составляла более 5 млн. руб. следует признать размеры подделок незначительными, даже с учетом того, что в действительности в обращении находилось фальшивых ассигнаций, по-видимому, в несколько раз больше, чем поступило в банки Петербурга и Москвы. Желающих изготовлять фальшивые ассигнации сдерживал, очевидно, ряд обстоятельств: суровое наказание, сравнительная несложность обнаружения подделок, ужесточение контроля со стороны властей. Сенат требовал от всех властей, чтобы они употребляли «всемерное старание

к открытию сочинителей фальшивых ассигнаций», установили «бдительный присмотр за теми, у кого окажутся такие деньги». Одновременно все расследования о подделке рекомендовалось проводить «без всяких разглашений», чтобы не давать повода «к подрыву кредита» к подлинным ассигнациям[5].

Сравнительно небольшим количеством фальшивых денег, находившимся в обращении, можно объяснить тот факт, что ассигнации первого образца продержались более 17 лет. Только в марте 1786 г. правительство приняло решение выпустить деньги нового образца, более защищенные от подделки. Чтобы не создавать паники, обеспечить нормальные условия обмена старых ассигнаций на новые, Сенат установил двухлетний срок обмена. Ассигнации второго образца просуществовали до 1818 года.

Подлинники публикуемых документов хранятся в Государственном архиве древних аистов (РГАДА), в фонде Сената. Текст документов передан в соответствии с современной русской орфографией и пунктуацией, но с сохранением стилистических особенностей источников XVIII в.

Публикацию подготовил доктор исторических наук А. И, ЮХТ.

1775 г. декабря 3. — Доношение московского обер-полицеймейстера Н. П. Архарова в Юстиц-коллегию о завершении следствия по делу об изготовлении фальшивых ассигнаций

В Государственную Юстиц-коллегию от бригадира и московского обер-полицеймейстера Архарова

По высочайшему е.и.в. имянному изустному указу поручено мне следствие о деле фальшивых ассигнацей, о чем то следствие и произведено. И сочинители оных беглые люди и крестьяне Павел Никитин, Самойла Яковлев, Пантелей и Ларион Никифоровы, Алексей Иванов, бумажный мастер Иван Тихонов и в знании о том экономического ведомства крестьянин Василий Филипов, и крестьянские дочери, девки Устинья и Марья Федоровы, да дворцовый крестьянин Никита Афанасьев в допущении сих преступников к деланию тех фальшивых ассигнацей с их допросами и при них инструменты, чем они те фальшивые ассигнации делали, и найденные при них в разных местах фальшивые неподписные ассигнации суммою на 26 тысяч рублей в Государственную Юстиц-коллегию посылаются при сем.

В верхней части листа над текстом отметка: «Получено декабря 3 дня 1775 году».

1775 г., не ранее 22 ноября — 3 декабря. Допросы участников изготовления и распространения фальшивых ассигнаций

Вотчины князя Николая Алексеева сына Долгорукова Галицкого уезда деревни Ярцевой беглой крестьянин Павел Никитин, он же назывался Иваном Григорьевым, допросом показал.

Тому назад лет 10, он, Павел, с отцом своим, той же вотчины крестьянином Никитою Васильевым, бежали и пришли для житья за Галич к Соли Галицкой в леса за деревню Климонино. А тому лет 7 того ж лесу з жителем Андреем Ивановым он, Павел, приезжал в Москву для получения себе пашпорта, причем, он, Павел, переменяя себе настоящее имя, стал называтца Иваном Григорьевым. И получа фальшивой печатной пашпорт от беглого салдата Андрея, а по отечеству и которого полку и жив ныне или нет не знает, на имя экономического крестьянина Ивана Григорьева, поехал в Галич, где обучился иконному мастерству. А оттуда приехал в Москву тому четыре года и получал фалыдивыя пашпорты от того ж салдата. И жительство имел прежде за Москвою-рекою в Садовниках, у вдовы, купецкой жены Устиньи Ивановой для писания икон, а потом в Рогожской и в Новой деревне у иконника Дмитрия Васильева для того ж мастерства в работниках.

Тому назад года с полтора, живучи он, Павел, у того Дмитрия Васильева, взял намерение к делу фальшивых // ассигнацей и мыслил один каким образом делать принадлежащую к тому бумагу. И для того у живутцаго тогда у оного ж Васильева фабричного бумажной Гончарова фабрики Ивана Тихонова, который у того Дмитрия Васильева писал Апокалипсис, не объявляя ему о том его умысле, спрашивал, каким образом бумага делаетца. И тот Тихонов, как бумага делаетца и какия к тому инструменты надобны, ему, Павлу, пересказал, что он, Павел, и понял.

А между тем чрез знакомого ему, Павлу, живутцаго в Покровском у беглого ж крестьянина портнова Лариона Никифорова, брата ево роднова, Пантелея Никифорова, которой назывался Анисимом, спознался он с целовальником, беглым же крестьянином Данилою Петровым. И зная, что у него, Петрова, государственных ассигнациев бывает довольно и для точного разсмотрения оных, дабы с них удобнее зачать тот его умысел в действо, стал проситца к нему, Даниле, будто в работники. И тот Данила ево к себе не взял, а рекомендовал к целовальнику ж Михаилу Петрову в водошную, у которого он был две недели. И как ево сменили, то уже ево взял в ведерную тот Данила Петров. У которых целовальников, Михайла и Данила, будучи, он государственныя эссигнацеи в тонкость разсматривал, и по разсмотрении оному Даниле он, Павел, ту свою мысль о деле фальшивых ассигнацей открыл. На сие и тот Данила охотно согласился, но спрашивал, как то делать. И

он, Павел, велел ему, Даниле, отобрать государственную ассигнацию на самой чистой // бумаге, с которой бы можно было срисовать окружныя в бумаге литеры, кою тот Данила и отобрал, и у себя держал.

В то время означенного Пантелея в Москве не было, а ездил на Усту для строения в лесу избы, чтоб в ней печатать книги учебныя — псалтыри, ибо он, Павел, с ним, Пантелеем, о том имели согласие. А как он, Пантелей, в Москву приехал, и сказал, что та изба уже построена, то он, Павел, и показанной Данила ему, Пантелею, тот свой умысел открыли ж, к чему и тот Пантелей согласился ж, и положили свое намерение, чтоб те фальшивые ассигнации делать во оной новопостроенной избе. Итак, все они троя для удобной с государственной ассигнации срисовки, чтоб кто увидеть не мог, выдумали особливой покой нанять, который и наняли в городе в малой певчей, якобы для житья, где он, Павел, при них, Даниле и Пантелее, ту срисовку окружным в бумаге словам и протчему[6] зделал на простую белую бумагу. А з других ассигнацей снимал он же, Павел, на китайскую бумагу подписные руки[7] и все то равно. И о сем их умысле объявили они и помянутому Лариону Никифорову, почему и он, Ларион, к делу фальшивых ассигнацей согласился же.

Та срисовка им, Павлом, была делана таким образом: по- боле несколько ассигнациев взяты два стекла, а между ими положена была ассигнация. И как оныя стекла с ассигнациею над свечею с огнем были держаны, то все те в ассигнации Л. ЗЗ.об. слова и гербы на верхнем стекле чернилами и срисовали, а чтоб оная срисовка не сплылась //, то верхнее стекло было яичным белком помазано, а после на то стекло положена белая бумага, на которую с того стекла, кое от духу отпотеет, вся та рисовка и приставала. Итак, все они, Павел, Данила, Пантелей и Ларион принадлежащие к делу бумаги, материалы и инструменты искупя, в том числе взяли и у Дмитрия Васильева стопу бумаги, да с Печатного двора деланные литеры фунта з два через работника Данилина Василия Филипова, якобы для дела с них фальшивых пашпортов. И со всем тем, однако ж, тому Васильеву о том их намерении не сказывали, поехали для дела тех фальшивых ассигнациев в показанную новопостроенную избу, и по начатии дела бумаги годнова к тому инструмента не сделали. И для того послал он, Павел, з Данилою и Ларионом письмо в Москву к показанному фабричному Тихонову, чтоб он к нему туда приехал, взяв к делу бумаги потребные материалы, а на речах им, Даниле и Лариону, приказал ему, Тихонову, сказать, что та бумага потребна к делу фальшивых ассигнацей, которого Тихонова оный Ларион туда и привез.

И по наставлению ево, Тихонова, он, Павел, також и Ларион тот инструмент зделали, а по тому бумаги наделали, и вышло всего листов сот до девяти, ис коих отбраковано листов до 50. Гербы и литеры, чем печатали, делал он же, Павел, ибо привезенные из Москвы слова к делу не годились. И напечатано тех фальшивых ассигнациев было: сторублевых — 45, 50-рублевых — до 250, а оставшие 25-рублевые, сколько числом наделано было не упомнит. Однакож о всей сумме, сколько

было сделано, написан // был реэстр и памятует он, что всего суммою зделано было тысяч до 25, и тот реэстр имелся в бумажнике, который у всех у них, а большей части у Лариона имелся, и остался у него. А до печатания оных того Ивана Тихонова отпустили в Москву с письмом к Даниле Петрову, дав ему шесть рублев на дорогу, и для показания оному Даниле зделанных три или два листа с тем, чтобы его, Тихонова, наградить, а он бы Данила приезжал на Макарьевскую ярмонку, куда и они будут.

Ис тех зделанных ими фальшивых ассигнациев подписал он, Павел, более 20 листов, а на какую сумму не упомнит, и из них две 25-рублевыя деревни Худобабковой с крестьянином, а показанных Аариона и Пантелея, дядею Никитою Афанасьевым, который о том их деле фальшивых ассигнациев знал, посылали в город Царевошанчуров[8] для покупки им лошадей, кои и купил две лошади. Да ему, Афанасьеву, дали пять 25-рублевых, а оставшие подписные и прочиебес подписки, взяв с собою, поехали на Макарьевскую ярманку, а инструмент весь вывезли ис той избы в ту деревню и, будучи в доме того Афанасьева, объявленный Ларион спрятал, а куды не знает.

Будучи на Макарьевской ярмонке, куда и Данила Петров приехал, ис тех подписанных фальшивых ассигнациев три

25-рублевые разменяли на деньги, а на оставшие, на какую ж сумму не упомнит, кроме двух II сотенных, кои привезли с собою в Москву, купили у армян фат коноватных[9] и пестрядей[10] александрийских, да четыре кушака шелковых без мала на 200 рублев, да у прочих торговцев разного товару и на себя платья,

В Москву приехавши, стали на квартиру в Покровском, в тот дом, где жила означенного Лариона жена Устинья Федорова, и показанные две 100-рублевые подписные фальшивые ассигнации отдали показанному Данилину работнику Василию Филипову для размена, сказав ему, что они фальшивые и делали их они, Павел с товарыщи, за которые и взяли настоящими ассигнациями.

С той квартиры переехали они все на другую в Семеновское к меднику Ивану Козьмину, наняв у него особливо покои, куда приехал к ним знакомый ему беглый же крестьянин Алексей Иванов, которому о том их фальшивых ассигнацей деле они сказали и пригласили к подписке оных, к чему он, Алексей, согласился. И те фальшивые ассигнации тот Алексей обще с ним, Павлом и Пантелеем, в той квартире, також в квартире у Дмитрия Васильева и в Гуслицах подписывали.

Всех тех фальшивых ассигнациев подписали они до 40 листов и отдавали разменивать тому Василию Филипову, також Даниле, и сам он, Павел, разменивал, но до коликой суммы от них выпущено, сказать точно не упомнит. Только кроме тех, что на Макарьевской ярмонке разменено, уповает он до трех

тысяч рублев //, ис которых и товар шелковый и парчи[11] ими, Павлом с товарыщи, слишком на две тысячи рублев в Суровском и протчих рядах по предводительству Дмитрия Васильева, который уже о том их деле чрез -показанного Ивана Тихонова узнал, куплен. Оному же Дмитрию Васильеву, по просьбе его, отдал он, Павел, две подписные 25-рублевые, да неподписных 25-рублевых же — 10, да показанному Ивану Тихонову дали они 200 рублев настоящими ассигнациями, кои получили от Василия Филипова.

Около дня Покрова Богородицы услышали они, что Данила Петров взят под караул, и, думая что по тем фальшивым ассигнациям, для того с той квартиры переехали на другую в Пушкари, он, Павел, Алексей и Ларион з женою и братом Пантелеем. А с оной на другой день они, Павел и Пантелей, на собственных своих лошадях с тем покупным до сего их отъезду за неделю товаром, который они закупали для распродажи оного, взяв настоящих ассигнацей на 200 рублев, да фальшивых, только не подписных, кои хотел после сам подписать, двадцать 50-рублевых и общего их работника Григория Козьмина, который взят ими от показанного крестьянина Никиты Афанасьева при отъезде их еще на Макарьевскую ярморку, токмо ему о том их деле фальшивых ассигнацей они не

сказывали уехали из Москвы с намерением ехать к Соли Галицкой и тот товар // дорогою и там распродать.

Однакож дорогою ничего не продавали, а в Галиче продали рублев на десять, да у живущего там того ж города купца Дмитрия Тимофеева сына Малехинского (который его прежде не знал, а сказался ему экономическим крестьянином) оставили тафты и атласу, а сколько кусков не упомнит для продажи, а с остальными приехали к Соли Галицкой, где был он только два дня. А потом, оставя тут Пантелея, который назвался купцом, и со всем оставшим товаром, пошел он, Павел, искать своего господина, не доезжая от Москвы до Соли Галицкой в 25 верстах в усадьбу Пятино, Якова Дмитриева сына Купреянова с намерением, чтоб от него откупитца. И по приходе туда оного своего господина не застал, а объявился живущему тут оного господина его деду родному Ивану Никитину сыну Купреянову с тем, чтобы у него остаться жить и откупитца.

Однакож тот Купреянов его у себя не оставил, а велел идти в деревню Ярцево, коя за Солью Галицкой в пяти верстах, почему он, Павел, туда и пошел. Но не дошед до той деревни, как он был у Соли Галицкой, тогда разведав тот Купреянов, что он, Павел, приехал с купцом, у которого много товару, и думая, что он, Павел, ево работник, нагнав ево, Павла, поймав, сковал. А того Пантелея, который тогда был в гостях Соли Галицкой воеводской канцелярии у канцеляриста Дмитрия Басманова, сыскав, кричал на него караул, почему как тот Пантелей, так и оной Купреянов, взяты были под караул во оную воеводскую канцелярию. А на другой день и ево, Павла, тот

Купреянов // представил в ту ж канцелярию, где содержались они двое суток. И в допросе он, Павел, на того Пантелея сказал, что он ево не знает, а только ехал с ним дорогою, почему тот Купреянов и Пантелей освобождены. И тот Пантелей остался у Соли Галицкой, а он, Павел, с наказанием отдан тому Купреянову, которой ево взяв с собою отвез к себе в усадьбу Пятино, где и был он с недели полторы, а потом выпросился он у того Купреянова в ту деревню Ярцево, где жил только дни с три, ибо тем Купреяновым взят был к нему в усадьбу для женитьбы ево, Павла. Но не женив ево, паки отпустил в ту ж деревню Ярцево, ис которой он, Павел, отлучился поблизости оной в деревню Стрелицы для свидания со своею сестрою, двоюродною крестьянскою женою Аграфеною Андреевною, ис которой деревни присланною из Москвы командою и взят. А дорогою, как ево везли через Соль Галицкую, то по показанию

ево и показанные спрятанные фальшивые ассигнации вынуты.//

При отъезде ево, Павла, у помянутого Аариона осталось не подписанных ассигнацей, а на 'сколько суммою не упомнит. Однакож о том есть у оного Лариона записочка, кои хотел подписывать Алексей Иванов, а подписывал ли он, не знает. А подписав, все хотели разделить по частям всем, ибо и он, Павел, имел намерение паки в Москву к ним быть.

Живущего прежде в Покровском Ивана Федорова сына, по прозванию Ёрш, он, Павел, знает тому года с полтора чрез

Пантелея, потому что он, Ёрш, имел у себя печатные фальшивые пашпорты без подписей. И как он, Ёрш, грамоте не умеет, то их приносил к ним, Павлу и Пантелею, на коих они, как надпись, кому оныя даны, так и скрепу присутствующих и секретарскую справу подьяческую подписывали и печати сургучные накладывали, и те печати делали они ж, Павел и Пантелей.

А о деле ими тех фальшивых ассигнацей он, Ёрш, и никто, кроме тех товарыщей его, Павла, и Ларионовой жены, не знал и в согласии ко оному не было. Он же, Павел, делать те фальшивые ассигнации свое намерение и умысел взял и к делу приступил

по искусству своему к иконному мастерству //.

Живущей в Рогожской ямской слободе Фадей Ермилов, да живущей же в Покровском Иван Иванов, сын Беспалов, а какие люди, не знает, в разные времена приносили к ним, Павлу и Пантелею, для подписки фальшивые печатные пашпорты, кои они подписывали. Да сверх того живущий же в Покровском, незнаемо ж, какой человек Гаврила, такие же фальшивые пашпорты к нему, Павлу, приносил, и он, Павел, их подписывал, и по подписке отдаваны были им обратно. А где и у кого они те пашпорты брали или сами делали и ныне, где они жительство имеют, он, Павел, не знает. О подписке ж ими оных фальшивых пашпортов знают Данилы Петрова блядь девка Марья Федорова, да бывшей при каменномостских магазеинах сторож или целовальник Михайла Петров, а какой человек не знает.

От показанного князя Долгорукова нынешнему ево помещику Купреянову он, Павел, продан тому назад года с два и находится он, Павел, потаенным раскольником.

И в сем допросе сказал он, Павел, самую сущую правду под страхом смертныя казни.

Через все листы подпись: «К сему допросу Павел Никитин руку приложил».

Допрос беглого крестьянина Самойлы Яковлева

Самойла Яковлев, он же назывался и Данилою Петровым, показал.

Имеетца де он вотчины отставного порутчика Павла Николаева, сына Ляпунова Новоторжского уезду Собуровской волости деревни Головорезовой крестьянин, и находился в вотчине оного господина ево того ж уезду в селе Коробове бурмистром. И во учинившемся раздаваемом им боярском хлебе зделался на нем начет, отчего он, Самойла, взял намерение бежать. И украв у брата своего родного, той же вотчины крестьянина Панкрата Яковлева, письменной пашпорт, данный ему от вотчины, тому четвертый год бежал. И пришед в монастырь, называемый столобный[12], что на Селигере-озере, побыв там немного, пришел в Вышний Волочек, а оттуда в Москву, тому три года. По приходе в Москву стал в Тверской Ямской слободе у вдовы ямщичихи Анны Гавриловой, у которой жив с неделю, перешел в той же Тверской Ямской слободе на шелковую экономического ведомства Новоторжского ж уезда деревни Слюды крестьянина Константина Протасова фабрику, где помянутой имеющийся у него украденный им пашпорт ис чисел вышел. Итак, стал он себе пашпорт новый промышлять. И сошедшись с приходящим на ту работу из Нижнего, незнаемо

чьим крестьянином, кои назывался Григорием Ивановым, объявил ему, что у него // пашпорта нет. И тот Григорий Иванов сказал ему, что он знает такова человека, который ему пашпорт даст, и потом привел к нему, Самойлу, тот крестьянин называемого Соли Галицкой купцом Ивана Григорьева и сказал, что тот Григорьев может ему, Самойлу, пашпорт дать, что и оный Григорьев сделать ему обещал. И на другой день он, Григорьев, пришед к нему, Самойлу, на ту фабрику, принес и отдал ему пашпорт письменный на имя новоторжского купца Данилы Петрова, якобы данный из новоторжского магистрата, по которому пашпорту он и стал называтца Данилою Петровым, купцом новоторжским, и с того времени оный Григорьев стал ему знаком.

Тому другой год жительствующий здесь в Москве на Тверской улице купец Данила Петров сын Щевалдышев, узнав об нем, Самойле, и что у него пашпорт есть, нанял его вместо себя в службу на Каменный мост к дриему вина целовальником, где он, Самойла, и жительство имел, куда и вышепи- санный Иван Григорьев, не знаемо с каким человеком, Анисимом Дмитриевым, который после того называться стал Никифоровым сыном, к нему хаживал и потому и оный Анисим стал ему, Самойлу, знаком.

А прошлого 1774 году в октябре месяце принялся он, Самойла,

по приему коронных поверенных Михаила // Савина и Алексея Абрамова, к продаже казенного вина у Ильинских ворот в ведерную, а на Каменном мосту вместо его был наемный им, Самойлом, работник. А после того, спустя месяц, принял он, Самойла, к себе в работники в ту ведерную и показанного Ивана Григорьева, а потом и другого работника Василия Филиппова он, Самойла, нанял же. И из них Иван Григорьев, видя у него государственные ассигнации, говорил ему один на один, что такие ж ассигнации можно и ему делать. И он, Самойла, говорил ему, Григорьеву, что этова делать не можно. Тогда тот Григорьев сказывал, для чего 1де,не можно, и книги де люди печатают, ты де говоришь, что не можно, а у нас де уже для дела фальшивых ассигнацей и место готовитца в Яранском уезде в дворцовой деревне Усте и там де для этого живет Анисим, тот, который с ним, Григорьевым, к нему, Самойлу, прежде приходил. И поговоря так, оставили.

И спустя после того месяца с два, то есть около Николина дни, означенный Анисим, пришед в Москву, их, Самойла и Ивана Григорьева, в той ведерной, ибо тот Иван Григорьев о себе, где он находитца, писал к нему письма, нашел и рассказал им обоим, что он в той деревне в Усте, в лесу, поставил избу

и оставил в ней для житья мать свою родную, а как зовут, ему не сказал. Итак, в то время они все трое //, Иван Григорьев, Анисим и он, Самойла, к отъезду в ту сделанную избу для делания фальшивых ассигнацей согласились. А при том оной Анисим сказал, что де и брат мой родной Ларион Никифоров к тому согласен, а после и тот Ларион, приходя к нему, Самойле, сказывал, что он к тому согласен.

Итак, надобно им было, настоящую государственную ассигнацию рассмотря, срисовать с нее литеры и в бумаге окружные слова. И для того наняли они, Самойла, Иван Григорьев Ш Анисим в певчей незнаемо у какого человека покой, будто для житья помесячно. И взяв он, Самойла, из своих денег государственную ассигнацию 25-рублевую, туда принес, а Иван

Григорьев, достав китайской бумаги в меру настоящей ассигнации и наложа ту бумагу на ассигнацию, смотря к свету, с той ассигнации на оной бумаге все те литеры и слова в окружность срисовал.

А к тому надобна была бумага с видимыми в ней во окружности словами, такая точно, на какой государственные ассигнации печатаютца, делать вновь и на вылитие оной решетка. И для зделания оной решетки показанный Иван Григорьев купил проволоки медной тонкой, ис которой сгибал оную по той учиненной им на китайской бумаге рисовке, зделал ту решетку. Литеры же свинцовые, коими печатать надоб-

но//, приносил к ним помянутый его работник Василий Филипов, сказывая, что он брал с печатного двора у салдата, кои- его работник Филипов брал и приносил к ним помянутые литеры, по научению того Ивана Григорьева, зная, что они потребны к делу фальшивых ассигнацей.

Но наделав тех литер на воске, взяв оные, також срисовку с ассигнации, и зделанную решетку, и купя белой бумаги десть, поехали они: он, Самойла, Иван Григорьев, Анисим и Ларион Никифоровы в вышеписанную, сделанную на Усте избу, перед Рождеством Христовым. А между тем тот данный ему, Самойлу, Иваном Григорьевым фальшивый пашпорт ис чисел вышел, а вместо оного означенный Иван Григорьев с Анисимом, написав, дали ему другой такой же фальшивый пашпорт.

Приехав на Усту, означенный Григорьев, по словам бывшего на гончаровом бумажном заводе фабричного Ивана Иванова как бумага делаетца, стал из привезенной ими бумаги делать бумагу такую, коя б годна была на ассигнации. Однакож та решетка оказалась редка, почему тот Григорьев 'сделал там другую, такую же решетку, но и та не годилась. И чтоб взять к тому делу точное наставление от помянутого бывшего фабричного Ивана Иванова для того написал он, Григорьев, к тому

фабричному письмо, чтоб он приехал туда к нему. // И с тем письмом поехали в Москву он сам, Самойла, и Ларион Никифоров на купленной им, Самойлой, лошади. И того фабричного Ивана тот Ларион сыскал, а как в письме было к нему написано, чтоб он все то, что потребно к делу той бумаги искупил, то он, Самойла, дал ему, Ивану, на ту покупку рублев с пять. И ту покупку искупя, оной Иван, зашед к нему, Самойлу, в ведерную, выпивши вина два стакана, с тем Ларионом туда отправились до масленницы и пробыли там до Петрова дня.

А накануне Петрова дни означенный фабричный Иван Иванов один приехал в Москву и на образец для посмотрения привез ему, Самойлу, зделанной им там бумаги на дело ассигнацей три листа, и приказали де тебе дать мне денег сто рублев, коему он и дал 75 рублев. И ис тех листов один он взял себе, а два остались у того Ивана. Притом же тот Иван отдал ему, Самойлу, письмо от того Григорьева с товарыщи, чтоб он, Самойла, приезжал на Макарьевскую яр- монку, о чем и оной Иван ему говорил же, куда он, Самойла, накупя платков и каламенков[13] на полтораста Рублев, со оным и поехал с ведома хозяев своих, а вместо его в ведерной остался показанный работник Василий Филипов.

По приезде на Макарьевскую ярмонку он, Самойла, там их, Григорьева, Лариона и Анисима Никифоровых дождался, у которых зделанные фальшивые // ассигнации были, Л. 41 ис которых несколько совсем и подписанные, кои они на той ярмонке и разменивали, и за покупной ими товар платили. А на сколько суммою они в народ выпустили и всех у них зделано было, того ему не сказывали и ему ничего не давали. А по приезде их всех обще около Преображеньего дни с той ярмонки в Москву стали они в Покровском, а потом переехали в Семеновскую салдацкую слободу к меднику Ивану Козьмину. И с тех зделанных ими фальшивых ассигнацей дали они ему, Самойлу, совсем уже подписанных 25-рублевых девять. И он, Самойла в ту ведерную по-прежнему целовальником определился. И ис тех девяти фальшивых ассигнаций восемь взнес он тому месяца с полтора в компанейскую кантору за проданные им, Самойлом, питья, удержав у себя настоящие деньги. И в той канторе все те восемь ассигнаций за фальшивые признаны и он, Самойла, одержан и с ними отослан был Правительствующего Сената в Тайную экспедицию, а ис той экспедиции освобожен.

По свободе ис той экспедиции от той ведерной он, Самойла, отрешен, а помянутые удержанные им деньги, по требованию коронных поверенных, взнес в компанейскую кантору.

Тому недели з две объявленный Ларион Никифоров дал ему, Самойлу, тех фальшивых ассигнацей совсем подписан-

ных 100-рублевых четыре, на которые обще // с тем Ларионом купили они на Болоте у приезжего купца, знакомого оному Лариону и иконописцу Дмитрию Васильеву тафты и полотна два конца, всего на 1400 рублев. И в ту сумму тысячу рублев платил объявленный Ларион, а ис каких денег и фальшивыми ли ассигнациями, не знает. И тот товар ныне имеетца у того Лариона.

Крестьянскую дочь девку Марью Федорову имел он при себе для блуда, которой квартиру он нанимал за Тверскими воротами у Пимена в Воротниках, в доме отставного солдата Андрея Михайлова, называя ее своею женою. И он, Пантелей, находится потаенным раскольником. И в сем допросе сказал он, Самойла, самую сущую правду под страхом смертной казни.

Сей допрос ему, Самойлу, чтен и ни на чем не спорил, а при том объявил, что он грамоте и писать не умеет.

Юстиц-коллегии секретаря Николая Обросимова сына Кобылина беглый дворовый человек Пантелей Никифоров, он же назывался и Анисимом Дмитриевым, допросом показал.

Напредь сего был он вотчины Льва Иванова сына Патрикеева Белозерского уезду волости Долгой слободки деревни Демидовой крестьянский сын, и оным Патрикеевым помянутому Кобылину продан. А от него, Кобылина, тому назад лет с 12 или 11 сбежал и пришел в помянутую деревню к брату своему родному Лариону Никифорову и остался у него. А в скором времени и тот брат его Ларион означенным Патрикеевым продан в Петербург, а кому не знает, который туда и отвезен. А по отвозе его он, Пантелей, ис той деревни вышел и пришел в Пошехонье, в потаенные раскольнические леса, кои состоят на рубеже Пошехонского и Вологодского уездов, и принялся жить к одной вдове раскольнице.

И в тех лесах раскольником Михаилом Ивановым, который в чуму в Москве умре, а у кого жил не знает, перекрещен по раскольнической вере перекрещенской и наречено ему тут имя Анисим, почему он, Пантелей, и стал называтца Анисимом. А чрез три года и с тем братом Ларионом сошелся и жил с ним по разным лесам. А потом пришли к Соли Галицкой в потаенныя ж леса и скитался он по скитам, а, выходя, и по раскольничьим домам просил милостыню, а брат его, Ларион, шил портное. Потом жили в Яранском уезде в Устинской волости в деревне Ху-

добабково у дяди их той деревни // крестьянина Никиты Афанасьева, у которого и мать их, беглая ж от того ж Патрикеева крестьянская жена Матрена Фролова жила. Откуда оный брат его, Ларион, тому назад года четыре съехал в Москву и жил в Покровском, к которому и он, Пантелей, приезжая, жил у него, Лариона.

Будучи у Соли Галицкой в лесах, спознался он, Пантелей, з беглым же крестьянином Павлом Никитиным, который там жил при отце своем, а оттуда сошед, оный Павел как жил в Москве в Рогожской ямской слободе у иконника Дмитрия Васильева, то он, Пантелей, к нему хаживал и имели между собою знакомство.

И тому года с полтора назад оный Павел говорил ему, что им зделаны доски с набором литеры печатать оными Апокалипсис на продажу, кои зделать хотел оный Павел. И чтоб для печатания оных в той Устинской волости в лесу построить особливую избу, с чем он, Пантелей, согласясь, для постройки той избы туда поехал. И оную там построил от деревни Худобабковой верстах в трех, в которой оставил помянутую мать свою, а сам приехал в Москву с показанным Никитою Афанасьевым, который приезжал в Москву для прошения у раскольников милостыни к брату его Лариону, кои ему сказал, что тот Павел находитца уже в ведерной у Ильинских ворот у целовальника Данилы Петрова в работниках, к которому они оба пошли, но тут его не застали, а тот Данила сказал, что он пошел домой и к нему уже дни

И как они искать его пошли, то оный Данила ему, Пантелею, велел сказать тому Павлу, что он, Данила, то сыскал, чего тот Павел требовал, а что такое имянно о том ему, Пантелею, тот Данила не сказал. И оный Павел им, Пантелею и Лариону, на дороге попался, коему он, Пантелей, о том, что та изба построена сказал, а при том выговорил и то, что приказывал ему Данила Петров сказать. И тот Павел позвал его с собою к тому Даниле ночевать, с коим он и пошел, а Ларион пошел домой, и дорогою стал он того Павла спрашивать; о чем ты Даниле приказывал и что именно он приискал. На что тот Павел тут открылся ему, что он с тем Данилою имеет заговор к деланию фальшивых ассигнацей и приказывал он, Павел, тому Даниле, чтоб приискал государственную ассигнацию на чистой тонкой бумаге, в которой бы видны были окружные слова, дабы удобнее было с нее снять рисунок, как бумагу делать. И он, Пантелей, ему, Павлу, говорил, что не можно такой бумаги зделать, ибо де в ней есть в окружности литеры. И тот Павел сказал, что де как такую бумагу с литерами зделать сказывал ему фабричный Гончарова бумажной фабрики Иван Тихонов, а гербы вырежет он, Павел, и слова для печатания сделает он же. А по приходу де к Данилу Петрову и оный Данила ему, Пантелею, о том говорил же и звали его, Пантелея, к себе к тому в сообщество.

К чему он, Пантелей, и согласился и присуждал, чтоб

те фальшивые ассигнации делать в той построенной им, Пантелеем, // избе, к чему и Павел соглашался. Но тот Данила Петров говорил, что лучше делать их в Москве, и для того купить или нанять особливой дом, а туда де ехать убыточно, ибо на все расходы деньги пойдут от него, Данилы. Однакож, наконец, и оный Данила ехать туда согласился, о котором их намерении и брат его Ларион чрез него, Пантелея, узнав, к тому согласился ж.

Итак, для съему того с государственной ассигнации рисунка наняли они в певчей особливой покой, где снимал тот рисунок оный Павел. И по сделании рисунка принадлежащие к делу бумаги и инструменты и материалы, по оказыванию оного Павла, покупал Данила Петров на свои деньги, литеры же печатные получили чрез работника Данилина Василия Филипова, а где он их взял, не знает. И со всем тем они — Павел, Данила, Ларион и он, Пантелей, для делания тех фальшивых ассигнацей на Усту отправились на коште большей части оного Данила Петрова.

По приезде туда стали наперед ту бумагу и инструменты в показаной построенной им избе делать, одинакож инструменты не годились и бумаги зделать не могли. И для того согласились Данила и Ларион ехать в Москву с письмом от Павла за показанным фабричным Тихоновым, чтоб его сыскав, и для точного показания как такую бумагу и на

то инструменты можно зделать, отправить туда, коего // чрез короткое время оный Ларион и привез. И по указыванию его, Тихонова, инструмент на дело бумаги они зделали, а бумагу делал тот Тихонов. И наделано той бумаги листов до 900, и оный Тихонов паки отпущен в Москву. А Павел зделал гербы, також и взятые из Москвы слова переделал вновь он же, Павел. И напечатано было тех фальшивых ассигнацей сот восемь с половиною или до 900, а на коликую сумму сказать не знает, а памятует, что тысяч до 30 рублев, ис коих Павел подписал там до 20 листов. И из них дали помянутому дяде их крестьянину Афанасьеву 25-рублевых пять, который туда из Москвы после их приехал, и о том фальшивых ассигнацей их деле знал, да на покупку лошадей променяли две ж по 25 рублев и з достальными подписанными и не подписанными поехали на Макарьевскую ярмонку, взяв с собою в работники живущего у того Афанасьева крестьянина Григория Козьмина, который о том их деле фальшивых ассигнацей не знал.

А инструменты, чем бумагу, гербы и слова делали, связав в одно место, он, Пантелей, спрятал в доме показанного дяди их, крестьянина Афанасьева в пустой избе, о которых, что они тут спрятаны, сказывал он, Пантелей, и оному крестьянину

Афанасьеву. // По приезде на Макарьевскую ярмонку сошлись туда с Данилою Петровым и обще те подписанные фальшивые ассигнации променивали на покупной у армян и у других торговцев товар, також и в питейных домах, давая, променивали ка настоящие деньги.

По приезде в Москву те фальшивые ассигнации подписывал тот Павел и пришедший к ним знакомый им беглый же крестьянин Алексей Иванов, который о том их деле знал же, как в Москве, так и в Гуслицах.

И тех фальшивых ассигнацей выпущено ими в народ суммою до трех тысяч рублев и более, а подлинно сказать не знает, ис коих и товар в Москве в Суровском и протчих рядех, по предводительству иконника Дмитрия Васильева, который о том их деле знал и коему ис тех фальшивых ассигнацей неподписных дано Павлом Никитиным 25-рублевых — 10, ими куплен. И товар они, Пантелей и Павел, покупали для продажи оного у Соли Галицкой, ибо тот Павел, продав тот товар, хотел откупитца от своего господина. И квартиру они обще тогда имели в Москве у покат казанного брата его Лариона в Покровском, в доме медника Ивана Козьмина.

И как услышали, что Данила Петров взят под караул, и думали, что по тем фальшивым ассигнациям, для того с той квартиры переехали они в Пушкари, в дом дьякона церкви Сергия Чудотворца. А из оного на другой день он, Пантелей, с тем Павлом, взяв с собою тот товар, коего

куплено было. // на две тысячи с небольшим рублев, да неподписных 50-рублевых 20 фальшивых ассигнацей, и показанного работника Григория Козьмина на купленных ими двух лошадях поехали из Москвы к Соли Галицкой с тем намерением, чтоб Павлу откупитца от его господина, и товар распродав или не распродав, возвратитца в Москву по первому зимнему пути. А оставшие фальшивые ассигнации, а на какую сумму не упомнит, на збережение оставили у Лариона.

И дорогою того товара, не продавая ничего, приехали в Галич на квартиру в дом знакомого ему тамошнего купца Дмитрия Тимофеева сына Малехинского, который о том их деле фальшивых ассигнацей не знал. А сказывал он, Пантелей, ему, что он зделался богатым, якобы от подряду его в Вятке при поставке хлеба, да и брат его, Ларион, будто записан в московское купечество. И будучи в том городе Галиче, продали они ис того товару тафты волнистой и платков рублев на 50 галицкой канцелярии канцеляристу Егору Кобылину и протчим.

Потом, оставя тафты и атласу рублев на сот пять у того Малехинского, поехали к Соли Галицкой, где тот Павел от него отлучился к господину своему. Потом, приехав тот его господин к Соли Галицкой, кричал на него, Пантелея, караул, почему взят он в Солигалицкую канцелярию и допра- шиван был в держании того Павла, где и Павел содержался. И ис той канцелярии свобожены. И по свободе, видевшись он, Пантелей, с ним, Павлом, условились, чтоб ему, Пантелею,

ехать обратно в Москву, а Павлу от господина откупитца //и приехать в Москву ж. А взятые ими из Москвы фальшивые неподписные 50-рублевые 20 ассигнацей подписаны ими не были, а лежали спрятаны в квартире ево у вдовы мещанки Анны Якимовой Добрецовой на сарае под кровлею, о чем и Павел знал.

И вскоре из Соли Галицкой он, Пантелей, взяв оставшей товар, приехал в Галич к помянутому Малехинскому и, не застав ево дома, дожидался ево тут неделю. И как он, Малехинский, приехал, то он, Пантелей, взяв положенный к нему атлас и тафту, поехал в Москву с тем своим работником Козьминым и, отъехав от Галича верст 40, на дороге пойман командою.

Кроме вышеписанных Павла Никитина, Данилы Петрова, Ивана Тихонова, Алексея Иванова и брата ево, Лариона, и Василия Филипова в деле тех фальшивых ассигнацей участниками с ними никто еще подлинно не был. И кроме ж дяди ево, Никиты Афанасьева, жены ево, Афанасьева, Прасковьи Тимофеевой, и дочери их, девки Авдотьи, також жены брата ево, Устиньи Федоровой, и иконника Дмитрия Васильева, никто о том не знал.

Фальшивые еще пашпорты он, Пантелей, хотя и имел, но оных людей, от ково он оные получал, в лицах ныне не находитца, а сам он, Пантелей, тех фальшивых пашпортов и печатей не делывал.

Тому назад месяца с три от показанного ево господина

секретаря Кобылина он, Пантелей, // откупился чрез московского купца Леонтия Федорова и тем Кобылиным крепость на нево дана помещику Петру Петрову сыну Колычеву, а тем Колычевым он, Пантелей, отпущен на волю и дана ему отпускная, коя имеется при нем, Пантелее. А тот Леонтей Федоров о деле их Пантелеем с товарыщи фальшивых ассигнацей не знал.

Находится он, Пантелей, потаенным раскольником.

И в сем допросе сказал он, Пантелей, самую сущую правду под страхом смертной казни.

Допрос беглого крестьянина Лариона Никифорова

Петра Федорова сына Печерина беглый крестьянин Ларион Никифоров показал.

Выдумал сочинять фальшивые ассигнации иконник, Иван Григорьев с Данилою Петровым, и к тому пригласили они и ево, Лариона, и брата ево родного, Пантелея, который назывался Анисимом. И как на те ассигнации бумагу делать так, чтобы в ней окружные слова и гербы видны были и рисунки с настоящей государственной ассигнации Санктпетербургского банка снимал Иван Григорьев.

Сделавши рисунки и купя на дело решетки, чем бумагу делать, проволоки медной так же и слова, чем печатать у работника Данилы Петрова Василия Филипова, взятые им с печатного двора у салдата. Також купя тиски железные у дьячка Афанасья Васильева за пять рублев, да с бумаги немецкой обрезу пуд у того ж дьячка (а деньги платил означенный Данила Петров), да еще в ряду стопу бумаги, поехали они все четверо в Яренский уезд в дворцовую волость Устинскую в деревню Худобабково в зделанную там братом ево, Пантелеем, избу. О сем их воровском намерении и деле знал называемой им дядя той деревни крестьянин Никита Афанасьев, который им в бытность их тут для пропитания их в пищу им хлеб и протчей припас давал. И ныне он, Афанасьев, находится в той деревне. //

По приезде туда на Усту начали делать решетку проволочную, однако оной не зделали и для того написали письмо Гончаровой бумажной фабрики бывшему фабричному Ивану Иванову, чтоб он туда был, объявя ему в том письме оное начатое ими дело, и с тем письмом поехали он, Ларион, и Данила Петров в Москву. Сыскав того Ивана Иванова в Москве, которому о намерении их к делу тех фальшивых ассигнацей сверх того письма они, Ларион и Данила, объявили, и оной Иван Иванов к тому согласился.

И, купя в городе проволоки и. сукна белого 10 аршин, також латуни и гвоздей на ту Усту ево, Иванова, повез он, Ларион, куда и приехали.

По приезде туда оной Иван Иванов принадлежащей к делу бумаги инструмент ис проволоки делать Ивану Григорьеву указал, который тот Григорьев и сделал, а потому и бумаги наделали 800 листов хороших, да бракованных 500 листов. Потом Иван Григорьев вырезал на олове герб, а после, сделавши чеканные слова из привезенных из Москвы свинцовых литер, кои он, Григорьев, с прибавкою олова, чтоб крепче были, переделывал вновь и, набрав оные в доску, делали тою доскою на помянутой бумаге фальшивые ассигнации и вышло 800 листов годных, да еще из отбрако-

ванных 200 листов, а суммою 100-рублевых — 40 листов //, 50-рублевых — 280 листов, а достальные 680 — 25-рублевые. И из оных фальшивых листов пять по 100 рублей, да еще пять же по 50 рублей тот же Григорьев подписал кистью. И все те заготовленные фальшиво печатные листы и подписанные десять ассигнаций, взяв с собою, поехали рее они на Макарьевскую ярмонку, отпустя прежде показанного Ивана Иванова в Москву, дав ему письмо к Даниле Петрову и для показания из отбракованных бумаги три листа и чтоб он, Данила, выезжал на ту Макарьевскую ярмонку, а тому Иванову дал денег, сколько он потребует. А инструменты, коими ассигнации были деланы, оставлены ими в той деревне Худобабкове у вышеписанного дяди ево, крестьянина Никиты Афанасьева, у которого и мать ево, Анна Никитина, живет. Та ж мать ево жила и в вьпдеписанной особливо построенной для делания фальшивых ассигнацей избе до приезду их туда.

Будучи на Макарьевской ярмонке с тем Данилою Петровым съехались и торговали обще, где показанные подписные на 750 рублей десять ассигнацей отдали армянам за купленный у них товар — коноваты шелковые, пестряди бумажные и протчее.

С той ярмонки приехали в Москву августа 6 дня и стали

в Покровском, где жила ево, Лариона, блядь, девка // Устинья Федорова, а оттуда съехали на наемную квартиру в именованную салдатскую слободу к меднику Ивану Козьмину, и жили у нето до Покрова, не сказывая ему о том их воровстве. И Иван Григорьев ис тех ассигнаций, таясь их, брал себе, отдавая для размену Данилы Петрова работнику Василию Филипову, и всех передавал на тысячу рублей, за кои он, Филипов, уплатил 700 рублей, а 300 рублев удержал он, Филипов, у себя. В ту же квартиру приехал к ним, Лариону с товарыщи, из Гуслиц знакомый им Белозерского уезда вотчины Ивана Иванова сына Федотьева беглой крестьянин Алексей Нефедъев, с которым для подписки под теми ассигнациями рук в Гуслицкую волость ездили Иван Григорьев, брат ево, Лариона, Пантелей, ибо тот Алексей уже о том их воровстве знал. И по приезде туда к бывшему там отцу ево, Алексея, Нефеду Тимофееву, он, Алексей, сказывал, а сколько туда оных ассигнациев для той подписки они брали, и сколько ж оных подписано, не знает, только обратно ему их ничего не отдавали. А на подписные, всего на 2500 рублев, ис коих на 500 рублев променяли купца Ямщикова зятю на серебряные, да еще на 200 рублев, а кому не знает, на серебряные же. И купили они, Григорьев и Пантелей, в городе в Суровском ряду у купца Евсея Семенова

Рыбникова парчей и протчих шелковых матерей, и с тем товаром оные Иван Григорьев // и Пантелей, взяв с собою неподписанных 20 ассигнацей 50-рублевых после дня Покрова Богородицы на третий день, отправились чрез Ярославль в город Галич и Соль Галицкую для продажи того товару. И в приезд в Ярославль хотели остановится на постоялом дворе, а потом пристать хотели в городе Галиче у галицкого купца Дмитрия Тимофея сына Малехинского, а в Соли Галицкой у тамошнего жителя купца Петра Алексеева, сына Коновалова. А оттуда, если товар весь не продадут, то поедут в Вологодский уезд, не доезжая города Вологды сорока верст на Веденскую ярмонку в село Грязновицы. Притом же сказывал, что он жить будет у отца своего в деревне Ярцевой, состоящей от города Соли Галицкой верстах в четырех, бывшей прежде за князьями Долгоруковыми, коих он сыскать может. Оставшие ж ассигнации, а сколько и на какую сумму, не упомнит, по списку о числе их, который писал Пантелей при отъезде их, Ивана и Пантелея, отдали на сохранение ему, Лариону, которые имелись в жительстве ево, кое он имел на Сретенке церкви Сергия Чудотворца, что в Пушкарях, у дьякона Михайлы Федорова, к которому он переехал из Семеновской слободы при отъезде из Москвы означенных Ивана и Пантелея, где вышеписанный же Алексей Нефедьев жил.

Оный же Алексей, будучи в той квартире, // подписал ис тех фальшивых ассигнацей 100-рублевых — 13, 50-рублевых — 8, 25-рублевых — 2. Из того числа взяли Данила Петров 100-рублевых — 4, Алексей Нефедьев 100-рублевых — 3, 50-рублевых — 7, 25-рублевую — 1, итого на 675 рублев, а достальные остались у него, Лариона, кои и разменивал он в разных рядах торговцам, покупая у них для виду, чтоб признан не был, всякую мелочь, в том числе в Серебряном ряду, у торговца, а как зовут, не знает, а лавку указать может, жемчугу на 130 рублев. И тот жемчуг имеется у той ево бляди в квартире ево, о чем, что он на фальшивые деньги тот жемчуг купил, и о всем их том воровстве знала. Также купил он шелкового товару и два куска галанского полотна на Болоте у приезжего из раскольнической Добрян- ской слободы купца Тимофея Иванова, всего на 1340 рублев. И в число той суммы из оных фальшивых ассигнацей отдал он, Ларион, тому купцу четыре ассигнации сторублевых, да у Данилы Петрова взял он взаймы и отдал ему ж настоящими ассигнациями 150 рублев, да золотом и серебряными 150 рублев, а достальные деньги заплатил вымененными им на фальшивые ж ассигнации деньгами разною монетою. Кому ж имянно // он, те фальшивые ассигнации променивал тех имянно он, Ларион, не знает, и насколько ж суммою тех фальшивых ассигнацей он, Ларион, в народ выпустил, и того он точно показать не знает, а уповает, что тысячи до полуторы, только подписных теперь у него, Лариона, ни одной не имеетца.

И как помянутый Данила Петров по тем фальшивым ассигнациям взят был под караул в компанейскую контору, тогда означенные Иван Григорьев и Пантелей были еще в Москве, а уехали после взятья ево на другой или на третей день.

Нынешним летом живущий в Семеновской слободе раскольник, называющийся польским выходцем, Иван Федоров, по прозванью Ёрш, дал ему, Лариону, фальшивый печатный пашпорт, которые и ныне имеется у него, Лариона, а пред тем пашпорты ему писали показанныя ж Иван Григорьев и Пантелей, да Пошехонского уезду села Покровского беглый попов сын Степан Антонов, который ныне находятся за Санктпетербургом, в Помории.

Прежде он, Ларион, и брат его Пантелей имелись крепостные Льва Иванова сына Патрикеева крестьяне. И тому более десяти лет тот Патрикеев оного ево брата, Пантелея, продал секретарю, Николаю Абросимову сыну Ко- былину, а через год продал же и ево, Лариона, вышеписан- ному Печерину, и купчие на них дал,, от которых они, Ларион

и Пантелей, и бежали. А ныне, видя у себя денег много, то вздумали они оного // Пантелея от помещика ево Кобылина выкупить. И для того просили стряпчего, здешнего купца Леонтия Федорова, чтоб он постарался то зделать, и дали ему за то чистых денег 400 рублев, который оного его брата у того Кобылина и купил на имя Петра Петрова сына Колычева, и крепость совершена. А по покупке оного Пантелея тот Колычев отпустил ево, Пантелея, на волю и дал ему вольную отпускную, с которою он, Пантелей, и поехал.

В пополнение сего оный Ларион Никифоров показал, что объявленные Иван Григорьев и брат ево Пантелей из Москвы отправились на собственных лошадях меринах, гнедом да голубом с извощиком, который на Усте нанят оным ево братом и с работником Нижегородского уезду крестьянином Григорьем Козьминым, который приметами: ростом средний, собою бел, волосом и бородою рус, глаза серые, лет в 30.

Имеется де он, Ларион, потаенной раскольник. И в сем допросе он, Ларион, сказал самую сущую правду под страхом смертной казни.

Сей допрос оному Лариону Никифорову чтен и ни с чем не спорил, а притом объявил, что он грамоте и писать не умеет.

Допрос бывшего фабричного бумажного завода Ивана Тихонова

Бывшей фабриканта Афанасья Гончарова бумажного заводу фабричный Иван Тихонов, по прозванию Иван Иванов, сказал.

Тому назад года з два, живущий у ево племянника, иконника Дмитрия Васильева, для иконописного мастерства работник Иван Григорьев спрашивал ево, Ивана, можно ль из бумаги бумагу делать, на то он, Иван, ему отвечал, что можно, а для чего ему, Григорьеву, то было надобно, то Григорьев не сказывал.

А сего 1775 году в генваре месяце приводной с ним Ларион Никифоров, которого до того он почти не знал, сыскав ево в Каретном ряду у каретника дому Карамышева человека Василья Афанасьева, позвал к себе, сказав, что к нему есть письмо. И по тому зову он, Иван, с тем Ларионом пришли к Ильинским воротам в ведерную, где продаетца казенное вино, где тот Ларион и той ведерной целовальник Данила Петров отдали ему письмо, писанное к нему, Ивану, от показанного Ивана Григорьева, которым он просил ево, Ивана, к себе для дела, а для какого имянно написано не было. А на речах оные, Ларион и Данила, ему, Ивану, говорили, что ево, Ивана, тот Григорьев зовет для зделания инструменту к делу бумаги, которая прилична была бы к зделанию ассигнацей, и какой к тому надлежит материал, закупив, привесть к нему, Григорьеву. И он, Иван, хотя от того Л. 51 об. отрекался, но, наконец, будучи пьяной, склонился и пошел с теми // Ларионом и Данилою в город, купили сукна белова, проволоки медной, да острозубец и тупозубец, чем вертят ту проволоку, и искупя оные, еще ево, Ивана, напоя бесчувственно, вывез из Москвы тот Ларион с собою и привез ево к тому Григорьеву и к брату ево, Лариона, Анисиму в Яранский уезд в волость Худобабкову в особливо зделанную в лесу избу, куда приходил и той волости крестьянин, называвшейся оному Лариону дядею, Никита Афанасьев. И в той избе он, Иван, такой инструмент, как делать тонкую бумагу, зделать указал, и по тому ево указыванию помянутые Иван Григорьев и Ларион Никифоров тот инструмент зделали. А потом оным инструментом бумаги наделано было им, Иваном, до 800 листов, только он уповает, что та зделанная им бумага может быть проступчива и в дело не годитца, ибо он в нее, чтоб не годилась, не доложил клею. А после они, Григорьев с товарыщи, сказывали ему, Ивану, что они ту бумагу, подложа клею поболе, переделывали.

По зделании им, Иваном, той бумаги при нем они на ней ничего не печатали, и в Москву ево обратно отправили около Троицына дня, дав ему письмо к Даниле Петрову о даче ему, Ивану, денег, и два листа зделанной им бумаги для показания ему, Даниле, с чем он приехал в Москву и то письмо ему отдал, и листы оному Даниле показав, изодрал и денег от него, Данилы, получил 75 рублев настоящими ассигна-

Тому назад лет с 30 за подачу на того Гончарова в Правительствующем Сенате челобитной сечен он, Иван, кнутом и сослан был в ссылку в Рогервик, откуда по милостивым указам тому лет с восемь свобожен, и записался Новороссийской губернии Елисаветградской провинции в шанцу к Рыловскому в цех сапожного мастерства, откуда назад года с три пришел в Москву для свидания с родственниками. А ныне папшорта не имеет.

И в сем допросе сказал он, Иван, самую сущную правду под страхом смертной казни.

Через все листы подпись: «К сему допросу Иван Тихонов руку приложил».

Допрос беглого крестьянина Алексея Иванова

Вотчины полковника Ивана Иванова сына Федотьева Белозерского уезду деревни Заозерья беглой крестьянин Алексей Иванов.

О намерении и заговоре иконника Ивана Григорьева, который ему, Алексею, знаком, к делу фальшивых ассигнацей он, Алексей, не знал, ибо он тому года с три съехал в Малороссию, а оттуда в Москву приехал сего году в исходе июня месяца.

По приезде стал к знакомому ему иконнику Дмитрию Васильеву и между разговоров спросил он, Алексей, где тот иконник Иван Григорьев, который у него, Дмитрия, прежде жил в работниках. И тот Дмитрий сказал, что де он, Григорьев, с товарыщи уехал в Яранский уезд на Усту делать фальшивые ассигнации и дело де их идет на путь. Потом, спустя с месяц, и оной Григорьев к тому Дмитрию пришел, где и ево, Алексея, увидел, и как ему, Алексею, так и тому Дмитрию зделанные им, Григорьевым, печатные фальшивые ассигнации, подписанные и неподписанные, казал. И притом, зная ево, Алексея, что он грамоте умеет, при-

глашал к подписке под теми фальшивыми // ассигнациями, обещая ему за то не оставить в ево нужде, к чему он, Алексей, и склонился.

Итак, он, Алексей, обще с ним, Григорьевым, будучи с ним в Гуслицах, у отца ево, Алексея родного Ивана Тимофеева, также и в Москве на квартире ево в Семеновском, в доме медника Ивана Козьмина, да на квартире показанного Дмитрия Васильева по научению ево, Григорьева, тех фальшивых ассигнацей подписывал тысячи на две, кои тот Григорьев оставил у себя. А ему, Алексею, дал неподписанных на 200 рублев — две 50-рублевые и четыре 25-рублевые, кои он, Алексей, и подписал один. И из них одну на 50 рублев, купя себе тулуп на Неглинной в шубном ряду у торговца, променил тому торговцу, а имя ему не знает, только лавку указать может, протчие ж ассигнации таким же образом променивал в разных рядах на деньги и на подлинные ассигнации-, а кому имянно, не знает, и лавок указать не может. И изо всей той суммы 200 рублев издержал он, Алексей, 100 рублев, а другие 100 рублев настоящими ассигнациями имелись у него в ево квартире у приводного с ним Лариона Никифорова, кои с ним и взяты.

В сообществе в делании тех фальшивых ассигнаций и в

подписке под оными с показанным Григорьевым, // кроме Данилы Петрова, Лариона и Пантелея Никифоровых, фабричного Ивана Иванова друшх товарыщей он, Алексей, подлинно не знает, да и отец ево, Алексея, о том не знает же. И как они, будучи в Гуслицах, те ассигнации подписывали, того тот отец ево не видел.

Минувшего октября месяца в первых числах означенный Иван Григорьев и с ним Пантелей с покупным товаром отправились из Москвы чрез Ярославль в город Галич и в Соль Галицкую для продажи того товару. И в проезде в Ярославле хотели остановиться на постоялом дворе, а потом в городе Галиче у галицкого купца Дмитрия Тимофеева сына Малехинского, а в Соли Галицкой у тамошнего жителя купца Петра Алексеева сына Коновалова, а оттуда естли товар весь не продадут,, то поедут в Вологодской уезд, не доезжая города Вологды 40 верст, на Веденскую яр- монку в село Грязновицы.

Родина того Ивана Григорьева под городом Соли Галицкой в деревне Ярцевой, бывшей прежде за князьями Долгоруковыми, только в той деревне оного Григорьева отец Григорий Васильев не живет и быть ему в той деревне не можно, ибо он, Григорий, тому года с полтретья пострижен в раскольнические монахи и живет в раскольнических скитах, состоящих от того города в восьми верстах за деревнею Кононовою //.

А приметами они: Иван Григорьев, росту среднего, волосом белорус, лицем кругловат, бел, гладок, с веснинами небольшими, на щеке бородавка, ус и борода небольшая, русая еще проседает, глаза серые, нос прям, широковат, собою он плотен, лет ему 25 или 26; Пантелей росту небольшого, лицем смугловат, мало рябоват, волосом темнорусый, глаза карие, ус и борода темнорусые небольшие, нос прям, продолговат, лет ему 25 или 26.

Платье на них, шубы бараньи белы, покрыты сукном цвету крапивного, сверх того носят шинели — Иван голубую суконную, подбитую стамедом голубым же, Пантелей — суконную ж цветом дикую[14], подбита стамедом таким же, в камзолах голубых суконных. Шапки, на Иване подвесная черная бархатная, опущена бобром камчатским, на Пантелее, называемая асечка[15] плисовая васильковая, опушка на ней бобра камчатского.

Во время сего его побега назывался он Алексеем Нефедьевым. Имеетца он, Алексей, потаенным раскольником. И в сем допросе сказал он, Алексей, самую сущую правду под страхом смертной казни.

Через все листы подпись: «К сему допросу Алексей Иванов г руку приложил».

Ведомства Государственной коллегии экономии Володимерского уезду села Борисовского бывшего владения за Вознесенским девичьим монастырем крестьянин Василей Филипов допросом показал.

Тому ныне с год во время бытности ево у Ильинских ворот в ведерной, где продают казенное вино, у целовальника Данилы Петрова, приходящий к тому Петрову, Иван Григорьев, а какой человек не знает, говорил ему, Василью: что де ты работывал в университете и там тебе знакомые есть, то де попроси литерных слов, коими газеты печатают. И он, Василий, не спрося на что ему те слова потребны, пошел в университетскую типографию и знакомого ему в той типографии сторожа Василия, а по отчеству не знает, просил, чтобы он тех литерных слов принес в ту ведерную, который, принесши з горсть, отдал оному Ивану Григорьеву.

О приезде означенного Ивана Григорьева з зделанными им, Григорьевым, с товарыщи фальшивыми ассигнациями в Москву узнал он, Василий, чрез того Данилу Петрова. И в

разные времена тот Григорьев с Анисимом // Никифоровым, приходя к нему Василью, ис тех фальшивых ассигнацей для размену на настоящие деньги передавали суммою сот на шесть рублев, а подлинно не упомнит, которые он сколько от них не получал, то все те, кроме одной ассигнации на сто рублев, взнес в компанейскую контору за полученное из оной Данилой Петровым казенное вино. А последнюю на 100 рублев фальшивую ассигнацию променял он пришедшему в ведерную незнаемо какому купцу на настоящие деньги. И выменя таким образом настоящие деньги, кроме трехсот рублев, всех отдал им, Григорьеву и Анисиму, а триста рублев у себя удержал. И из них за снятой им в Таганке в мушной лавке товар, коим он торговать хотел, заплатил 120 рублев, да денег в ту лавку положил 40 рублев, а достальные издержал.

Пашпорт у него, Василия, имеется и оставлен в компанейской канторе, а он, Василий от питейной продажи отрешен.

При взносе показанным Данилою Петровым в компанейскую кантору з денежною казною тех фальшивых ассигнацей и по опознании оных за фальшивые взяты были тот Петров и он, Филипов, под караул и содержались в Тайной экспедиции, и из оной свобожены.

И в сем допросе он, Филипов, сказал самую сущую правду под страхом смертной казни. Имеется он Василий Филипов потаенный раскольник.

Через все листы подпись: «К сему допросу Василий Филипов руку приложил».

Допрос беглой крестьянки Устиньи Федоровой

Ведомства Государственной коллегии экономии Пошехонского уезду села Петрова бывшего владения за Андреяновым монастырем, что под городом Пошехоньем, крестьянка Федора Семенова сына Шелаева беглая дочь ево, девка Устинья Федорова допросом показала.

Показанный ее отец, тому лет 15 умре, после которого она осталась в малых летях и жила при матери ее Антони- де Матвеевой. И тому лет с 5 она, Устинья, от той матери своей бежала и съехала в Москву, в Покровское село к раскольникам. И привезена в дом крестьянина раскольника Петра Андреева, у которого жила месяца с два, где, увидя ее, жительствующий в том селе Покровском незнаемый ей человек портной Ларион Никифоров взял к себе жить, к коему она пришед и жила с ним в разных квартирах блудг но. И прижила сына Тимофея, коему от роду ныне четвертый год. А тому три года и сестра ее родная Марья объявленною ее матерью к ней привезена и оставлена у нее гостить.

Тому невступно[16] год означенный Ларион з братом своим родным, кои назывался Анисимом, да еще незнаемо с каким человеком Иваном Григорьевым, да целовальником Данилою Петровым из Москвы уехали, сказав ей, что поехали на Усту, а далеко ль и зачем не сказывали, откуда он, Ла-

рион, // с Данилою Петровым обратно приехали месяца через полтора. И тот Ларион тогда сказал ей, что они ездили делать фальшивые ассигнации, да не могут сами сделать, надо де сыскать еще человека, а какого, и для чего, не сказал. И побыв оный Ларион в Москве дни с три, вторично поехал с квартиры, кою они имели в Покровском у крестьянина Ивана Григорьева, один, а уже с собою кого взял ли, она не знает, и не бывал тот Ларион до Преображеньево дни. А без него, Лариона, она с сестрою своею Марьею с той квартиры переехала в Покровском же на другую, в дом вдовы, солдатской жены Дарьи Антиповой. И в день Преоб- раженья Господня показанные Ларион с братом Анисимом, Иван Григорьев, Данила Петров — все обще к ней в; ту ее квартиру приехали и с собою привезли работника незнаемо какого человека Григория и фальшивые ассигнации в коженой суме, а сколько числом, не знает. А слышала, а от кого, не упомнит, что на 30 тысяч рублев, да покупного им (сказывали, что на Макарьевской ярмонке) товару, коноватных фат, пестрядей и холстины. И побыв на той квартире с неделю, из оной переехали все обще в Семеновскую сал- датскую слободу к меднику крестовщику Ивану Козьмину, куда пришел к ним незнаемый ей человек Алексей Иванов, и остался у них жить. И тот Алексей Иванов с показанным Иваном Григорьевым подписывали те фальшивые ассигнации.

А для такой же подписки ездили оные Алексей, Иван Григорьев // и Анисим в Гуслицы, а кто там подписывал, она не знает, о чем о всем и та сестра ее Марья знала.

И живучи в той квартире, зжилась блудно с показанным Данилою Петровым. А на другой день после Покрова Богородицы услышали они, что оный Данила взят под караул по фальшивым ассигнациям. Для того означенные Иван Григорьев и Анисим собрались было в самый же тот день в дорогу с покупным товаром, однако ж в дорогу не поехали. А переехали все они, кроме Марьи, на другую квартиру церкви Сергия Чудотворца, что в Пушкарях, к дьякону Михайле Федорову, а Марью оный Ларион свел в Семеновское же к крестьянской жене Анне Ивановой, которая живет в Медовой улице у крестьянина Григория Евстратова для укрывательства. И с той квартиры на другой по переезде день оные Иван Григорьев и Анисим с работником Григорьем и с по-купным товаром, взяв фальшивых ассигнацей, а сколько и на какую сумму не знает, на одной подводе парою на собственных своих лошадях, поехали в Галич и к Соли Галицкой. И слышала она от них, что Анисим останетца в Галиче для продажи того товару, а Иван Григорьев из Галича поедет на свою родину, а куда подлинно не знает.

А по свободе показанный Данила Петров тое ее сестру Марью взял к себе, и жили в Новой Слободе, а у кого, не знает. Во оной ее Устиньиной квартире фальшивые ассигнации спрятаны у них были в погребе в боченке, да зашиты в стулях, в подушках, кои все, також и купленный оным Ларионом ей жемчуг, командою и вынуто //. Кроме выше-

писанных в сообществе в деле вьппеписанных ассигнацей с ними, Ларионом с товарыщи, кто еще были ль, того она, Устинья, подлинно не знает.

И в сем допросе она, Устинья, сказала самую сущую правду под страхом смертной казни.

Она ж, Устинья, показала, что о деле означенными Иваном Григорьевым и Анисимом фальшивых паспортов, она, Устинья, знала. А кроме их, таковых же сочинителей пашпортов, она, Устинья, не знает.

Сей допрос, ей, Устинье, чтен и ни с чем не спорила, а притом объявила, что она грамоте и писать не умеет. Секретарь Иван Беляев

Того ж уезда и вотчины крестьянская дочь и девка Марья Федорова допросом показала.

От роду ей 17 лет. Тому невступно три года она, Марья, привезена в Москву, к сестре ее родной, Устинье Федоровой, матерью ее, вдовою крестьянскою женою Антонидою Матвеевою гостить. И жительство она имела по разным квартирам у той ее сестры Устиньи, которая жила с Ларионом Никифоровым, а какой человек, не знает. О сочинении фальшивых ассигнациев оным Ларионом и братом ево родным Анисимом, да Иваном Григорьевым и Данилою Петровым, с которым она живет блудно, Алексеем Ивановым она, Марья, слышала от оной сестры своей, Устиньи, что оные были деланы на Усте, а на сколько суммою наделано у них было, того она, Марья, не слыхала, и показанный Данила Петров и никто ей тех ассигнацей не давал, и у нее не имеется.

Около дни Покрова Богородицы услышали они от пришедшего к ним в квартиру в Семеновскую слободу из ведерной, где находился тот Данила Петров, что оной Петров и еще работник Василий Филипов взяты под караул с фальшивыми ассигнациями. Тогда ее показанной Ларион ис той своей квартиры свел в Семеновское ко вдове, крестьянской жене Анне Ивановой, у которой была она дней пять, а потом пошла она в ту деревню наведаться не свобожен ли

тот Данила Петров. И по приходе ее туда // оного Петрова там увидела, который ее и отвел за Новую слободу в Воротники, в дом отставного салдата Гаврилы Михайлова, и нанял ей каморку, где с нею он, Данила, и жил.

О деле означенным Иваном Григорьевым и Анисимом фальшивых пашпортов она, Марья, знала, а кроме их, танковых же сочинителей фальшивых пашпортов, она, Марья, не знает.

И в сем допросе сказала она, Марья, самую сущую правду под страхом смертной казни.

Сей допрос ей, Марье, чтен и ни в чем не спорила, и притом объявила, что она грамоте и писать не умеет.

1775 г. ноября 22 дня Казанской губернии Яранского уез да дворцовой Устинской волости в деревне Худобабкове той деревни крестьянин Никита Афанасьев лейб-гвардии Преображенского полку капитаном Иваном Голохвостовым допрашивай.

А в допросе сказал: записной он раскольник, от роду ему 60 легг, грамоте и писать не умеет. Назад тому лет с пять пришла к нему, Никите, женщина, назвавшаяся Соли Галицкой купецкою женою Анна Никитина дочь и при ней два сына, Ларион, да Анисим Никифоровы, которые имели у себя! годовые паспорты, а сама Анна паспорта не имела. И просила, чтоб он, Никита, к себе их принял, почему он жить им у себя в усадьбе и дозволил, и по неимению у ней паспорта назвал ее себе двоюродною сестрою. А принял и держал их для работы, которые безденежно на него работали. И жив у него года с полтора, показанные Ларион и Анисим пошли от него в Москву, а мать их осталась, которая и поныне живет в доме его.

И в прошлом 1774 году, вскоре после Ильина дни, предпи-

санной Анисим пришел к нему, Никите, // сказывая, что он, быв с московскими купцами на Макарьевской ярмонке, зашел для свидания с матерью, и притом просил, чтобы он, Никита, дозволил для пустынного житья матери его построить в лесу избу. Получив позволение на назначенном от него, Никиты, месте разстоянием от вьппеписанной деревни Худоба1бковой верстах в трех он, Анисим, наемными работниками и построидея. Потом ему, Никите, сказывал, что он знает в Москве человека, который умеет делать ассигнации, только де там делать опасно и просил, чтобы он дозволил к нему его привесть. И на то он, Никита, ему сказывал, что оное делать опасно и невероятно, чтоб можно их делать, а притом он имеет нужду ехать для прошения подаяния от раскольников в Москву и буде увидит того человека сам, то об оном с ним поговорит.

И потом он, Анисим, прожив у него с месяц, поехал в

Москву, куда- и он, Никита, в начале декабря приехал, и жительство имел!// в квартире у вышеписанного Лариона Никифорова, куда и показанный Анисим пришел и привел с собою человека, сказывая, что он Иван Григорьев, тот о котором он, Анисим, ему, Никите, сказывал. Почему он, Никита и спросил у Григорьева, правда ли, что он умеет делать ассигнации, и Григорьев отвечал; конешно можно. А потом все трое уверяли, что и беды никакой оттого не будет, только б он позволил им к себе ехать и в построенной избе в лесу жить, в чем он,> Никита, с ними и согласился.

И по тому согласию для делания ассигнацей купили они материал. А купя,‘на другой день Рождества Иван Григорьев, Ларион и Анисим Никифоровы, да Данила Петров в вышепи- санную деревню Худобабкову и поехали, а он, Никита, за болезнию остался. А по выздоровлении и он пред масленницей в дом свой приехал и нашел Анисима и Ивана в построенной в лесу избе. А о Ларионе и Даниле объявили, что поехали в

Москву для привозу к ним фабричного Ивана Иванова, // потому что они сами бумаги исправно зделать не могли. И по прошествии некоторого времени Ларион обратно из Москвы приехал и Ивана Иванова с собою привез, а Данила Петров остался в Москве.

И оной Иван Иванов начал делать с ними бумагу, которой и сделали 1300 листов, но сказывали, что из оных тысяча листов-не годятся, а годятся только 300, которые зделанными ими инструментами и печатали. А сколько напечатано и подписано он, Никита, не знает. И показанный Иван Иванов, прожив до Петрова поста, поехал в Москву, а Иван Григорьев, Ларион и он, Анисим, Никифоровы остались и пред 'Ильиным днем зделав роспуски[17], у которых в кибитке между рогожи и войлока, да впереди в подушке зделали места и в оные, ук- лавши наделанные ими ассигнации, взяв у него, Никиты, лошадь, мерина карего, а другую — мерина голубого купили и все трое поехали на Макарьевскую ярмонку, дав ему, Никите, одну 25-рублевую ассигнацию. А как он им говорил для чего так мало ему оставили и на то сказали, что они с ярмонки проедут в Москву, откуда с надежным человеком пришлют к нему их довольно, или из них Анисим сам привезет, а теперь за неимением годных чернил подписанных у самих мало, а сколько числом не сказали. И после того никто у него, Никиты, из них не бывали, и ни с кем ничего к нему не присылали, и где ныне находятся, не известен.

И, кроме выше-показанных в оном законопр вступлении, других сообщников никого не знает, и от них ни о ком не слыхал, и в доме его, кроме самого ево, о делании тех фальшивых ассигнацей никто не знал, и больше вышеписанной одной ассигнации от них не получал. А инструмент, которым деланы ассигнации[18], кто из них в дом его принес и в землю закопал, он не знает, и коробки, оставленной ими, в которой

30 листов белой бумаги, зделанной на ассигнации не видел и где оная не знает же.

И в сем допросе показал сущую правду и ничего не утаил.

А буде что утаил или сказал ложно, // ив том от кого или чрез что-нибудь обличен будет, то не только подвергает себя жесточайшему наказанию, но и смертной казни.

Очная ставка П. Никитину, С. Яковлеву, П. Никифорову

Вышеписанным Павлу Никитину, Самойлу Яковлеву, Пантелею Никифорову и фабричному Ивану Тихонову в некоторых разноречиях дана очная ставка, на которой согласно показали.

1. Срисовку з государственной ассигнации сымали над огнем точно так, как Павел Никитин показывает. 2. Деньги на покупку принадлежащих к делу тех фальшивых ассигнацей материалов и инструментов, и на протчия расходы шли большей частью собственные Самойлы Яковлева. 3. Первый фальшивый оному Яковлеву пашпорт делали Пантелей Никифоров обще с Павлом Никитиным, и знаком ему, Самойлу, зделался прежде оный Пантелей, который и печати к фальшивым пашпортам с Павлом Никитиным делывал же. И приносимые Фадеем Ермиловым и Иваном Ивановым Беспаловым фальшивые пашпорты он, Пантелей, подписывал. 4. Фабричный Иван Тихонов сверх 75 рублев еще 200 рублев от Павла Никитина получил. 5. Оный Тихонов из зделанной им бумаги принес Самойлу Яковлеву для показания три листа.

Вышеписанные же Ларион Никифоров и Алексей Иванов на очной же ставке показали, что того Алексея отцу Ивану Тимофееву, он же назывался Нефедом, о деле ими фальшивых ассигнациев сказывал он, Ларион, а Алексей Иванов показал, что он о том оному отцу ево не сказывал. А тот де отец ево жительство имеет в Гуслицкой волости в деревне Куровской у крестьянина Малафея Володимерова.

1775 г.г декабря 18. — Определение Сената о наказании П. Никитина и его товарищей и об уничтожении фальшивых ассигнаций и инструментов для их изготовления

1775 г. декабря 14 и 16 чисел по указу е. и. в. Правительствующий Сенат слушали доношение Юстиц-коллегии[19], коим представляет, что сего декабря 2 дня из дежурства при е. и. в. дано знать в коллегию, что по исследованию, учиненному по высочайшему е. в. повелению московским обер-полицеймейстером Архаровым, пойманы, изобличены и винились в делании фальшивых ассигнаций и в соучастии знанием про оныя беглые крестьяне помещика Якова Куприянова Павел Никитин, помещика Павла Ляпунова Самойла Яковлев, бывший секретаря Кобылина человек Пантелей Никифоров и брат ево родной помещика Петра Печерина беглый же крестьянин Ларион Никифоров, ссылочный бумажного Гончарова завода мастеровой Иван Тихонов, беглый полковника Ивана Федоти- на крестьянин Алексей Иванов, ведомства Коллегии экономии крестьянин Василий Филипов, беглые того ж ведомства крестьянские дочери, девки Устинья и Марья Федоровы, дворцовый Устинской волости крестьянин Никита Афанасьев и что е. и. в. оберполицеймейстеру Архарову высочайше указать соизволила всех сих преступников с письменными допро-

ми и инструментами,//которые они на подделывание ассигнаций употребляли, отослать в Юстиц-коллегию, а ей в самой скорости по вине каждого осудить их и поступить по законам.

Коллегия, получа все оное[20] и рассматривая каждого из тех преступников, находит первейшим из них Павла Никитина, который с самого начала к деланию фальшивых ассигнаций умысел имел, и, пригласи других, с настоящей ассигнации срисовал, делал инструменты, печатал фальшивые ассигнации и подписывал скрепу, употреблял их в народ, а сверх того подписывал также фальшивые паспорты, делал и накладывал к ним печати.

А вторым по нем почитается Самойла Яковлев в умысле, в деле и во употреблении показанных фальшивых ассигнаций в народ, который сверх того и настоящую ассигнацию для срисовки дал, употребляя на покупку материалов и на прот- чия надобности свои деньги, а чрез то и злое дело их исполнилось.

Третий, Пантелей Никифоров, виновным признается так же в умысле, в деле и в употреблении тех ассигнаций в народ, а к тому еще в постройке в Устинской волости в лесу избы, и в советовании означенное злое дело производить в ней, в подписывании под фальшивыми паспортами скрепы и в делании печати обще с Павлом Никитиным.

Четвертый, Пантелеев, // родной брат, Ларион Никифоров, в умысле и в согласии, и который сверх того сыскал в Москве фабричного Тихонова и, закупая в прибавок материалы для исполнения, привозил в построенную в лесу избу.

Пятый, реченный фабричный Тихонов, не меньше соучастником в том почитается, потому что все умьппление через него произведено было в действо; по ево наставлению исправлен инструмент и делана на фальшивые ассигнации бумага. Хотя же и объявляет он, что склонился к тому и увезен из Москвы пьяный, да и употреблял к недействию некоторые способы, но никак тем оправдать себя не может, потому что естли бы делал он то неволею, мог бы по приезду в Москву донесть по законам заблаговременно. А он вместо 1 того удовлетворил себя и деньгами, получая оные от Самойлы Яковлева по приезде уже в Москву, а потому и есть такой же соучастник.

Шестой, Алексей Иванов, спознав о деле фальшивых ассигнаций и присоединясь к такой воровской партии, сам не только подписывал те ассигнации, но и употреблял их в народ.

Седьмой, Василий Филипов, хотя в согласии и в деле не был, но, узнав, принимал те фальшивые ассигнации и разме-

нивал. А через него ж и литерные слова сперва получены, хотя ж и нет показания // на него чтоб он сперва знал, что те 'слова надобны для вышеписа-нного дела, однако ж участником сделался к произведению в действо, особливо разменою фальшивых ассигнаций.

Восьмой, Никита Афанасьев, считатся должен не меньше, как и Павел Никитин за главнейшего, паче других преступником, по причине что он не только ведал о деле и получил фальшивую ассигнацию, но с начала, уверясь от Павла Никитина, что те ассигнации делать можно, дозволил им для того и в новопостроенную в лесу избу приехать и жить. Каковые пристанодержатели по указу 1763 г. февраля 10 дня[21], почтены вредняе самых злейших разбойников, ибо естли бы он, Никита, узнав о намерении, не допустил бы их в той построенной избе жить, то может быть, чрез какой-нибудь случай, а особливо естли бы в жилье делать стали, намерение их не исполнилось.

Все же они за вышеписанные преступления, яко за сделание фальшивых денег, и за сочинение фальшивых же паспортов и за подделывание к ним печатей по силе Уложения[22] 4-й главы 1-го, 5-й главы 1-го ж пунктов и воинских 7129-го, 7199-го, 7201-го, 7202-го[23] и Морского устава 5-й книги 18 главы 134 артикулов и указов 1719 октября 30[24], 1766 годов сентября

29 чисел[25]// подвергли себя смертной казни. Но как указом 1754 года сентября 30[26] дня таковых смертных экзекуций до рассмотрения чинить запрещено, а повелено таковым, подлежащим смертной казни, чинить жестокое наказание кнутом и, вырезав ноздри, с постановлением знаков[27] ссылать в кандалах в работу, то в сходствие сего указа и должна была коллегия исполнить над ними. Но как сие преступление сопряжено с повреждением народного кредита, потому что вышеписанных фальшивых ассигнаций выпущено уже по показаниям их, больше 3 тысяч рублей, а к тому и оставших сыскано у тех преступников немалое число, кои теперь в коллегии купно и со всеми к деланию их инструментами хранятся, и коим образом их истребить коллегия, яко важном деле, без повеления Сената определить не может. То сего ради, прилагая при том доношении краткий экстракт[28] со объяснением каждого преступления, полагает мнением своим всем означенным преступникам восьми человекам следует учинить в сходственность помянутого 1754 года сентября 30 дня указа наказание кнутом. И из них Павлу Никитину, яко первому злоумышленнику и начинателю, равно как и бывшим с ним Самойле Яковлеву, Пантелею и Лариону Никифоровым, фабричному Ивану Тихонову,

да сообщнику и пристанодержателю их Никите Афанасьеву жесточее, и потом всех их, вырезав ноздри, // поставя знаки, и заклепав в кандалы, сослать в работу в Сибирь. Девок же, Устинью и Марью Федоровых за то только, что они, ведая о делании фальшивых ассигнаций и паспортов, нигде в присутственном месте не объявили, высечь вместо кнута плетьми, но притом первой из них, коя больше знала, сие наказание умножить и сослать на поселение.

Фальшивые ассигнации, коих теперь в коллегии немалое число, дабы не подать какого-либо в кредит сумнения, сжечь и инструменты истребить секретно. Более же все сие, равно как и то, каким образом выпущенные фальшивые ассигнации

из народу выменять, коллегия предает на рассмотрение Сената; и что чинить повелено будет просит указа, прилагая при том на апробацию Сената формуляр объявлению18, каково сделать должно о вышеписанных преступниках пред народом.

Что же следует до оговорных теми преступниками людей, которые про их воровство знали, как об оных — были ль они сысканы или нет, и не было ль о том какова особливого повеления от обер-полицейместера Архарова, коллегии знать не дано, то сия коллегия и предоставляет оное на ево полицеймейстера, разсмотрение, особливо по той причине, что и следствие было поручено ему, а коллегии повелено осудить одних

только вышеписанных // и поступить с ними по законам.

По выслушании сего доношения обще с приложенным экстрактом и формуляром объявлению Правительствующий Сенат приказали.

1. По заключенной Юстиц-коллегиею! сентенции над вышепоказанными, приличившимися в делании фальшивых ассигнаций преступниками, исполнение учинить здесь, в Москве, от той же коллегии, и потом сослать их в дальняя места, вечно в казенныя работы. Но прежде совершения определенного! наказания! имеет Юстиц-коллегия сообщить о том в полицию, дабы за день перед экзекуциею в надлежащих местах в- городе объявлено было билетами.

2. Как наделанные фальшивые ассигнации, так и инструменты взнесть из Юстиц-коллегии в Сенат и истребить все оные в присутствии Правительствующего Сената при члене Юстиц-коллегии.

3. Во все те команды, в ведомстве коих состоят типографии, кроме ост-зейских губерний, где печатаются одни только иностранные книги, послать секретные указы с таким подтверждением, чтобы выливаемых при оных российских литер, какого бы оные не были сорта!, ни под каким видом на продажу партикулярным людям не отпускали, да и литер, кроме настоящих их мест, нигде в особых или партикулярных домах не

отливали и не делали // наблюдая при том и сие, что если кто впредь из партикулярных людей к покупке литер же- латели, в которую типографию явятся, таковых, не давая виду, удерживать и неприметно выспрашивать, на какое точно употребление они их закупают. И когда окажутся каким-либо образом подозрительными, о таковых тотчас объявлять командирам своих типографий, которые имеют отослать их в надлежащие места для дальнейшего исследования. В случае ж если произойдет от которой типографии во оном упущение, тогда ответствовать имеют определенные над типографиями надзиратели, о чем и в святейший правительствующий Синод и к генерал-прокурорским делам сообщить, а в Военную коллегию, в шляхетные кадетские корпусы — Сухопутный, Морской, также в Артиллерийский и Инженерный, в Академию наук, в Московский университет, к новороссийскому госпо-дину генерал-губернатору, а равно и в Санктпетербургскую полицию, под присмотром коей состоит вольная Гартунгова типография, послать указы.

4. В протчем же Юстиц-коллегии предписать, чтоб пред наказанием означенных преступников учинила в народ объявление -следующего содержания[29].

Сии // преступники, отпадшие! от церкви раскольники: 1) помещика Якова Куприянова беглый крестьянин, он же иконник, Павел Никитин; 2) помещика Павла Ляпунова крестьянин беглый Самойла Яковлев; 3) бывший секретаря Кобылина беглый человек Пантелей; 4) брат ево родной помещика Петра Печерина беглый же крестьянин Ларион Никифоров; 5) ссылочный фабриканта Гончарова бумажного заводу фабричный Иван Тихонов; 6) полковника Ивана Федотьева беглый крестьянин Алексей Иванов покушались подделывать фальшивые ассигнации, в том с ними были соучастниками экономический крестьянин Василий Филипов и еще дворцовой Устин-ской волости крестьянин Никита Афанасьев, он же, Афанасьев, и пристанодержатель тех преступников-. Из них же Павел Никитин и Пантелей Никифоров под фальшивыми печатными паспортами подписывали скрепу, делали печати и прикладывали к тем фальшивым паспортам. Они же, Никитин и Никифоров, также Самойла Яковлев и Алексей Иванов, переменяли себе имяна, а девки экономического ведомства беглыя Устинья и сестра ее родная Марья Федоровы дочери, жившие с Ла-

рионом Никифоровым и Самойлою // Яковлевым беззаконно, знали о помянутом преступлении, за которое их преступление и сообщество по законам Уложения 4-й главы 1-го, 5-й главы 1-го ж пункта, Воинским 129, 199, 201 и 202-му, Морского устава 5-й книги 18-й главы 134-му артикулам и указам 1719 октября 30 и 1766 сентября 29 чисел достойны, кроме девок, смертной казни.

Ныне по заключенной в Юстиц-коллегии сентенции и по указу Правительствующего Сената определено учинить им всем наказание кнутом, и из них Павлу Никитину, яко первому злоумышленнику и начинателю, и бывшим с ним в согласии Самойле Яковлеву, Пантелею и Лариону Никифоровым, фабричному Ивану Тихонову и сообщнику и пристанодержателю Никите Афанасьеву жесточаё, и всех их, вырезав ноздри, поставя знаки, и заклепав в кандалы, сослать в тяжкую работу в разные отдаленные места. А девок, Устинью и Марью Федоровых, за то, что они ведая, а нигде в присутственном месте не объявили, высечь вместо кнута плетями и Устинью, коя больше знала, наказание умножить и сослать их на поселение.

Подлинное за подписанием Правительствующего Сената.

Отметка: «С сего копию к генерал-прокурорским делам взял канцелярист Иван Грач».

1775 г., декабря 24. Рапорт Юстиц-коллегии в Сенат об исполнении приговора над осужденными

В Правительствующий Сенат из Юстиц-коллегии

Репорт о действительном исполнении по присланному указу

Сего декабря 19 дня присланным из Правительствующего Сената в Юстиц-коллегию указом на. представление коллегии о приличившихся и изобличенных в подделывании фальшивых ассигнаций и в участии знанием про оное дело: Павле Никитине, Самойле Яковлеве, Пантелее и Ларионе Никифоровых, Иване Тихонове, Алексее Иванове, Василии Филипове, Никите Афанасьеве и девках Устинье и Марии Федоровых велено по заключенной ссю коллегиею сентенции над оными преступниками исполнение учинить здесь, в Москве, от сей же коллегии, и потом сослать их в дальные места вечно в казенные работы. Но прежде совершения определенного наказания сообщить в полицию, дабы за день пред экзекуциею в надлежащих местах в городе объявлено было билетами. А наделанные фальшивые ассигнации так же и инструменты взнесть в Сенат и истребить все оные в присутствии Сената при члене коллегии. Пред наказанием же означенных преступников учинить в народ объявление против оного указа, где между прочим предписано преступников, заклепав в кандалы, сослать в тяжкую работу в разные отдаленные места.

Во исполнение сего указа 21 числа сообщено в здешнюю полицию, чтоб в тот же день в Москве в надлежащих местах объявить билетами, что 23 в Китай-городе на Красной площади от Коллегии будет наказание преступникам, а притом командировать потребное число ведомства оной канцелярии

воинских // служителей для препровождения преступников на назначенное место и канвою.

А потом оного 23 числа, то есть в среду, помянутые преступники за присланным от полиции гусарским канвоем на площадь выведены. И по прочтении всенародно изготовленного против предписания в вьппеписанном указе листа при члене от коллегии, всем тем преступникам наказание учинено точно так, как в сентенции заключено. И по вырезывании им, кроме девок, ноздрей и по поставлении знаков за тем же канвоем препровождены в Московскую розыскную экспедицию с тем, чтобы оная, заклепав в кандалы, отослала за крепким караулом к сибирскому губернатору для определения вечно в тяжкие казенные работы в разные отдаленные места, а девок сослала на поселение. А до отсылки в розыскной экспедиции содержать их порознь и особливо от других колодников под крепким караулом. Касательно ж до фальшивых ассигнаций и инструментов, оные еще прежде получения сего указа в Правительствующем Сенате в присутствии господ сенаторов и обер-прокурора при члене коллегии коллежском советнике Поповкине приняты, созжены и истреблены.

В верхней части л. 21 над текстом отметка: «Подан 24 декабря 1775 г.»

[1] Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ I). Т. 18. № 13219.

[2] Юхт А. И. Русские деньга от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 257—264

[3] Щербатов М. М. Сочинения. СПб., 1896. Т. I. С. 699.

[4] ПСЗ I. Т. 19. № 13629. Указ 20 июля 1771 г.

[5] Юхт А. И. Указ. соч. С. – 264-265

[6] Ассигнации печатались на белой бумаге, имевшей водяные знаки и составлявшие в целом рамку, расположенную рядом с узорчатой рамкой, отпечатанной как и текст ассигнации черной краской. Эта рамка заключает в себе следующие надписи: вверху «Любовь к отечеству», внизу — «Действует к пользе онаго», слева и справа одинаковые слова «Государственная казна». По углам рамки расположены под коронами гербы четырех царств: Астраханского, Московского, «Казанского и Сибирского.

Вверху перед печатным текстом вытеснены без краски два овала с изображением эмблем. Вверху левого овала полукругом надпись — «Покоит и обороняет». В правом овале сверху полукругом надпись: «Невредима».

[7] На каждой ассигнации имелись 4 собственноручные подписи: двух сенаторов, директора или члена правления банков и директора местного (Санктпетербургского или Московского) банка.

[8] Правильно: Царевосанчурск.

[9] фата — большой продолговатый платок из цветной и узорчатой шелковой

ткани.

[10] Пестрядь (здесь) — цветная бумажная ткань,/ пестрая или полосатая.

[11] Парча — шелковая ткань, вытканная золотыми или серебряными нитками

[12] Так в тексте

[13] Каламенок — гладкая пеньковая или льняная ткань, белёная или суровая.

[14] Т. е. серую.

[15] Шапка без ушей, с круглым верхом.

[16] Т. е. меньше [года].

[17] Т. е. дроги.

[18] Во время обыска в доме у Н. Афанасьева были обнаружены: «Станок и в нем доска с набраными свинцовыми словами, чем печатали; доска оловянная, которою на бумаге тиснили гербы; решетка проволочная и к ней рамки, чем делать бумагу; связка небольшая свинцовых литер; четыре медных кружка с вырезанными литерами; связка стальных чеканов и маленький железный станок, в котором делали слова; большие железные тиски; одни острогубцы и 25-рублёвая фальшивая ассигнация» (РГАДА Ф. Сенат. Оп. 113. Д. 296. А. 63).

[19] Доношение Юстиц-коллегии в Сенат от 9 декабря (РГАДА. Ф. Сенат. Оп. 113. Д. 296. Л. 1-4) не публикуется, так как содержание его излагается в настоящем оп¬ределении Сената.

[20] В Юстиц-коллегии всем виновным «каждому (порознь» были прочитаны тексты

их допросов и очные ставки, «и они, их утвердя, объявили; что более ничего не зна¬ют и показать не могут» (РГАДА. Ф. Сенат. Оп. 113. Д.. 296.

[21] Указ 10 февраля 1763 г. см.: Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ I). Т. 16. № 1.1750.

[22] Имеется в виду Уложение 1649 г.

[23] По летоисчислению от «сотворения мира», в переводе на современную хронологию— это 1621, 1691, 1693 и 1694 гг.

[24] Указ 30 октября 1719 г. см.: ПСЗ I. Т. 5. № 3445.

[25] Указ 29 сентября 1766 г. см.: ПСЗ I. Т. 17, № 12748. С. 1003-1004. П. 24.

[26] Указ 30 сентября 1754 г. см.: ПСЗ I. Т. 14. № 10306.

[27] На лбу виновного ставили клеймо — «в», а на щеках, на одной — «о», а на другой — «р».

[28] Краткой экстракт о преступниках в делании фальшивых ассигнацей из допросов их и очной ставки со объявлением каждого преступления» см.: РГАДА. Ф. Сенат. Оп. 113. Д. 296. Л. 5-7 об.

[29] Во исполнение этого определении Сената были посланы указы 19 декабря 1775 г. в Юстиц-коллегию, а спустя 2 дня во все названные выше ведомства и учебные заведения.