|
Серьезнейший
финансовый кризис, который переживает
современная Франция, оживил интерес к
человеку, которого многие
современники называли "спасителем
Великой революции", - к Жозефу
Камбону , с именем которого навсегда
осталась неразрывно связанною
история французских финансов в
революционные годы. Вышедшая недавно
биография Камбона, написанная Раулем
Арно, впервые использовала обширный и
до сих пор остававшийся неизвестным
архивный материал.
Жозефу
Камбону, сыну состоятельного
фабриканта из Монпелье, было 33 года,
когда разразилась революция 1789 г. С
самого начала ее Камбон оказался на
крайнем левом фланге движения.
Аристократия и духовенство были для
Камбона врагами, в борьбе с которыми
были допустимы самые крайние средства.
Монархию он еще до поры до времени
соглашался терпеть, постольку король
всецело подчинится политическому
переустройству страны. Но уже с 1791 г.,
после попытки короля бежать за
границу и его ареста в Варенне, Камбон
решительно становится республиканцем.
В сентябре 1791 г. он был избран
депутатом Законодательного собрания,
не переставал агитировать за
свержение короля, за самые жестокие
меры против эмигрантов, за
беспощадную борьбу против
контрреволюции, отовсюду, казалось,
грозившей новым порядкам. Но главным
его интересом сделались финансы
государства. Положение казалось
отчаянным. Старая власть на местах
была уничтожена, новая только
нарождалась. Дело взимания податей и
налогов находилось в руках
муниципалитетов и местных выборных
учреждений, которые, не желая
ссориться с населением, фактически
ничего ни с кого не взыскивали, да и не
могли взыскать, не имея сколько-нибудь
организованной полицейской силы.
Таможенные доходы сократились до нуля,
торговля и промышленность переживала
очень серьезный кризис, казна была
пуста. При этих условиях еще с 1782 г.
начали выпускать ассигнации,
обеспеченные земельным фондом,
который решено было отобрать у церкви.
Но потребности государственного
бюджета так росли, а поступления были
столь ничтожны, что приходилось все
чаще и чаще производить эмиссию
бумажных денег, которые начали
заметно падать в цене.
С конца 1791 г.
Камбон стал фактическим
руководителем и управителем
французских финансов.
Наступали
самые трагические времена
Французской революции. Сначала Камбон
примкнул к жирондистам, но с каждым
месяцем все более и более сближался с
радикальной частью собрания -
монтаньярами. При низвержении
монархии 10 августа 1792 г., при
вотировании вопроса о казни Людовика
XVI (в январе 1793 г.), наконец, при
решительной схватке жирондистов с
монтаньярами в мае 1793 г. Камбон
неизменно шел с наиболее радикально
настроенными элементами. Управление
финансами всецело переходит в его
руки.
С 1793 г.
Камбон окончательно утвердился на той
мысли, что, воюя с Европой, борясь со
страшным монархическим восстанием в
Вандее, в Лионе, на юге, окруженная со
всех сторон разъяренными врагами
революция может спастись, лишь
прибегая к произвольному, даже ничем
не обеспеченному выпуску ассигнаций,
чего бы подобная мера ни стоила в
последствии. Принудительный курс
ассигнаций, конфискация земель всех
эмигрантов и имущества некоторых
категорий казненных - все должно было
быть пущено в ход для того, чтобы
задержать совершенно неизбежное, в
конечном счете полное обесценение
ассигнаций и дать революции время и
возможность покончить с ее внешними и
внутренними врагами.
Гравировочная
доска сделалась главным орудием
спасения. Одна эмиссия следовала за
другою, и по мере того как возрастали
потребности, возрастали и суммы
выпускаемых Камбоном бумажных денег.
Уже весною 1792 г. в обращении было
ассигнаций на 1,5 млрд. франков. В
октябре 17920г. Камбон выпустил еще на 400
млн., в ноябре - на 600 млн., в декабре - на
300 млн., в январе 1793 г. - на 800 млн. Дальше
эмиссии шли непрерывно, гора бумажных
денег становилась все выше и выше.
Нужно
сказать, что Камбон ввел железную
дисциплину и самый суровый порядок и
отчетность во все управление этой
огромной финансовой машиной.
С сентября
1793 г. Камбон прибегнул также к
принудительному займу: при 3000 франках
годового дохода должно было отдавать
600, при 9000 - ровно половину, 4500, а весь
доход свыше 9000 франков должен был
всецело идти на этот заем.
Одновременно целым рядом
предложенных им декретов Камбон
старался либо вовсе аннулировать
старые государственные долги, либо
поставить кредиторов в такие условия,
чтобы они сами воздержались от
предъявления своих претензий.
Камбон
поддерживал Робеспьера и считал, что
террор необходим для борьбы за
республику, но лично он не любил
Робеспьера, подозревал его в
стремлениях к единоличной тирании, и
всемогущий диктатор это знал. Борьба
между ними была неминуема. Если бы
Камбон совершил хоть самую небольшую
неосторожность весною 1794 г., во время
суда и казни Дантона, Камилла Демулена
и других, он, конечно, был бы казнен.
Может быть, спасло его и то
обстоятельство, что сам Робеспьер
совсем не разбирался в финансовых
вопросах и решительно не знал, кем
можно было бы заменить Камбона. Да и
вообще в Конвенте, кроме Камбона,
людей, понимающих финансы, не было. Не
нравился Робеспьеру председатель
комитета финансов, и он ждал случая
отправить его на гильотину. Он не
любил Камбона, между прочим, за атеизм:
сам Робеспьер считал почему-то атеизм
аристократическим учением.
Развязка
пришла в термидоре (в конце июля) 1794 г.
Решившись одним ударом отделаться от
еще остававшихся в Конвенте неудобных
людей, Робеспьер напал 8 термидора на
Камбона, на Карно, на Барера. Камбон
уже совсем приготовился к гибели. В
эти страшные для него дни он, не имея
времени писать письма (да и боясь
делать это), посылал своей матери в
провинцию ежедневно газету и таким
образом давал ей знать, что он жив. Но в
ночь с 8 на 9 термидора он приписал на
полях газеты следующие слова: "Завтра
один из нас умрет - я или Робеспьер".
Девятое
термидора его спасло. Робеспьер был
арестован и на другой день, 10
термидора, казнен.
Но тотчас же
после гибели Робеспьера Камбон
убедился, что, сохранивши свою голову,
он тем не менее должен считать свою
историческую карьеру законченной. Уже
очень скоро он увидел, что с точки
зрения политических принципов ему
Робеспьер был несравненно ближе, чем
победители Робеспьера, овладевшие
властью после гибели революционного
диктатора.
"Умри,
Камбон, умри как можно скорее, а иначе
ты сам сможешь насладиться этим
прекрасным зрелищем и увидеть, как
тебя на телеге повезут к твоей могиле!"
- писал вскоре после гибели Робеспьера
журналист Серизи. Паника овладела в
это время многими людьми, которые при
жизни Робеспьера были покорными его
слугами. Теперь они всячески
старались порочить его память,
отрекались от него и
низкопоклонствовали перед новыми
владыками. Напротив, Камбон, державший
себя всегда независимо при жизни
Робеспьера, чуть не погибший от руки
Робеспьера, теперь не переставал при
всяком случае показывать, что он
остается верен своим якобинским
убеждениям и ничуть не отрекается от
своей всегдашней ненависти ко всем
врагам революции. Новые властители
ненавидели его, но тоже не знали
некоторое время, кем его заменить. "Финансист
террора", как его называли,
продолжал еще некоторое время
управлять французскими финансами.
Теперь на него всецело взваливали
падение ценности бумажных денег,
вздорожание жизни и т.д. Весною 1795 г.
состоялся декрет об его аресте (хотя
вплоть до того времени он продолжал
принимать деятельное участие в
управлении финансами).
Ему удалось
избегнуть ареста, и долгие месяцы он
скрывался у друзей. Только в 1798 г.,
после амнистии, он мог удалиться к
себе в небольшое имение на юге. Его
карьера была закончена. Наполеон
хотел было взять его к себе на службу.
"Твой хозяин нуждается только в
приказчиках, я не подойду для его
службы", - так ответил он
Камбасересу, своему старому другу,
пошедшему служить Наполеону.
В течение
всего наполеоновского царствования
он прожил в глуши, никого не видя,
никуда не выезжая, даже не читая газет.
Военный деспотизм Наполеона ему был
глубоко враждебен. Тем не менее когда
Наполеон вернулся с Эльбы, в 1815 г.,
Камбон, не колеблясь, стал на его
стороне против Бурбонов, в которых он
видел еще больших врагов
революционных принципов, чем Наполеон.
После битвы при Ватерлоо и вторичного
возвращения Бурбонов Камбон должен
был отправиться в изгнание.
В изгнании,
в Бельгии, старый якобинец и умер в 1820
г. До последних минут жизни он
оставался непоколебимо верен своим
революционным убеждениям. Он
категорически воспретил хоронить
себя по церковному обряду и ставить
крест на своей могиле.
Это была
цельная, суровая, величавая
историческая фигура. Никогда не знал
он и минуты колебания или раскаяния.
Традиция Великой французской
революции оттого, между прочим, и
действовала так сильно на молодые
поколения начала и середины XIX в., что в
ней сохранялась и всячески
культивировалась память о таких людях,
как Камбон.
|
