Денежный психоз

Афера Миссисипи

Чарльз Маккей

Cреди дельцов заметно оживленье;

И новых бирж полно на удивленье;

Торгуют воздухом налево и направо,

Вздымая цены до небес, но по какому праву?

Поделим пустоту на части смело,

И соберём глупцов на это дело.

-Д. Дефо

Великая афера 1719-1720 гг. настолько тесно связана с именем и деталями биографии её автора, Джона Ло2, что сама история этого безумства может быть описана не иначе как в контексте событий, произошедших с главным героем. Историки расходятся во мнениях относительно того, был ли этот человек негодяем или просто безумцем. Оба определения неотступно сопровождали его в течение всей жизни, пока в памяти околпаченных простаков была свежа горечь постигшего их разочарования. Однако, последующие поколения посчитали подобные обвинения неуместными и, со всей очевидностью признали, что Джон Ло не был ни проходимцем, ни сумасшедшим, а скорее сам стал жертвой заблуждения. Этот человек хорошо разбирался в философии, был знаком с объективными законами кредитных операций и был едва ли не лучшим специалистом своего времени в области финансовой политики. Если его система и рухнула с таким треском, то отнюдь не по его вине, а благодаря тем людям, среди которых он её воздвиг. В своих расчётах он не мог даже предположить степень исступлённости и алчности, жертвами которой стал целый народ; ему было невдомёк, что такое свойство человеческой натуры как недоверчивость может усиливаться ad infinitum3, а надежда имеет на людей не меньшее влияние, чем страх. В самом деле, разве возможно было предсказать, что французы по слепоте своей погубят курицу, несущую золотые яйца? Судьба героя вполне сравнима с испытаниями, выпавшими на долю пионера, дерзающего в утлой лодке пройти не проложенным маршрутом между Эри и Онтарио. Широки и спокойны были воды, по которым он отправился в путь; течение быстро и без помех несло его к намеченной цели, и не было никаких причин сомневаться в успехе. Увы! Коварные пороги были близки. Слишком поздно он понял разрушительную силу несущей его стихии. Когда герой сделал попытку повернуть против течения, было слишком поздно, - каждое мгновение неотвратимо приближало его судно к водопаду, не оставляющему шансов на выживание. Именно его лодка стала жертвой разбушевавшегося потока, а когда волны сомкнулись над неудачливым вояжёром, вода успокоилась и продолжила своё безмятежное течение. Именно это произошло с Ло и французскими вкладчиками: он был шкипером, они - потоком.

Джон Ло родился в Эдинбурге в 1671 году. Его отец был младшим сыном знатной фамилии из графства Файф4 и занимался банковским и ювелирным делом. Он сколотил значительное состояние, вполне достаточное для осуществления вечной мечты провинциала - возможности присоединения к своему имени названия собственных земельных владений. Он приобрёл земли Лористона и Рэндлстона в районе залива Ферт-оф-Форт и стал hgbeqrem как Ло из Лористона. Героем наших мемуаров является его старший сын, который был приобщён к делам отца с четырнадцати лет, постигая тонкости банковского дела в конторе родителя в течение трёх лет. С самого начала подросток обнаружил недюжинный интерес к цифрам и проявил необычные для столь юного возраста математические способности. В свои семнадцать Ло-младший был высоким юношей с великолепной фигурой и выразительным, одухотворённым лицом, слегка подпорченным следами от перенесённой в детстве оспы. В это время он бросает службу в конторе и, преисполненный тщеславия и подталкиваемый завышенной самооценкой, начинает вести праздный образ жизни. Герой повествования пользуется значительным успехом у слабого пола, благодаря которому получает прозвище Красавчик Ло. В то же время, некоторые дамы, презирая его фатовство, нарекают его Джессами Джоном5. После смерти отца в 1688 году он окончательно покидает опостылевший стол банковского клерка и, располагая доходом от оставшегося по наследству имения Лористон, отправляется искать приключений в Лондоне.

В то время он был очень молод, не в меру амбициозен, симпатичен, достаточно богат и совершенно неуправляем. Поэтому неудивительно, что в столице Ло пускается во все тяжкие. Он становится завсегдатаем игорных домов и, благодаря некоей системе собственного изобретения, ведёт игру с поразительным успехом на зависть окружающим. Дело доходит до того, что большинство игроков делают ставки с оглядкой на Ло. В амурных делах ему также сопутствует неизменный успех: многие дамы высшего света удостаивают милостивой улыбкой молодого, остроумного, любезного и богатого шотландца. Однако так случилось, что все радости подобного рода стали лишь прологом грядущих неудач. После шести лет разнузданной, полной искушений жизни он становится закоренелым игроком. Чем сильнее его охватывала страсть к игре, тем меньше оставалось места благоразумию. Чем значительней был проигрыш, тем большую изобретательность ему приходилось проявлять. В один прекрасный день он проиграл сумму, превышающую стоимость всего фамильного достояния. Иными словами, он проигрался в пух и прах. Беда не приходит одна, и на любовном фронте нашего героя также поджидали неприятности. Интрижка, или скорее, лёгкий флирт с женщиной по фамилии Вильерс6 послужила поводом тому, что некий господин Уильсон пришёл в ярость и вызвал нашего героя на поединок. Ло принимает вызов и убивает соперника. В тот же день его подвергают аресту и привлекают к суду по обвинению в убийстве, выдвинутому родственниками неудачливого дуэлянта. Приговор был смягчён на основании того, что убийство признали непредумышленным. По протесту брата убитого, “Суд королевской скамьи” бросает Ло за решётку, но он успешно бежит; впоследствии он ни словом не обмолвится о тех силах, при помощи которых ему удалось осуществить побег. В “Газетт” публикуется объявление с его приметами и назначается награда за поимку. По описанию, данному в газете, герой предстаёт перед нами как: “капитан Джон Ло, шотландец, двадцати шести лет, очень высокий, худой брюнет; хорошо сложен, примерно шести футов роста, с заметными оспинами на лице; с крупным носом и развязной манерой разговора.” Поскольку подобный портрет напоминал скорее карикатуру, пресловутая газетная статья послужила к вящей пользе нашего героя и способствовала его исчезновению. Без помех он переправился на континент, где h путешествовал на протяжении трёх лет, изучая особенности финансовых и банковских операций тех стран, где он имел удовольствие обретаться. Несколько месяцев он прожил в Амстердаме, уделяя часть своего времени биржевой игре. День начинался с изучения торговых и финансовых отчётов, а заканчивался в игорном доме. По мнению большинства биографов Ло возвратился в Эдинбург в 1700 году. Со всей определённостью можно утверждать, что в этом городе он опубликовал “Причины и предложения по учреждению Управления по торговле.” Этот памфлет не привлёк сколько-нибудь значительного внимания. Спустя некоторое время появляется новая работа нашего героя, в которой он выдвигает проект создания “Земельного банка”7, стоимость ценных бумаг которого не должна была бы превышать оценочные характеристики всех земельных угодий государства. Предполагалось, что бумаги будут иметь равное хождение наряду с правом владения землёй. Проект вызвал бурные дискуссии в шотландском парламенте и лоббировался нейтральной партией, известной как “Эскадрон”, членов которой Ло сумел склонить на свою сторону. Тем не менее, резолюция, которую вынес парламент была неблагоприятной - выпуск залоговых обязательств признавался непорядочной уловкой, способной нанести урон национальным интересам.

После провала проекта и безуспешных попыток быть амнистированным за убийство господина Уильсона, Ло возвращается на континент и вспоминает свои старые привычки игрока. География его четырнадцатилетних скитаний распространяется на Фландрию, Германию, Венгрию, Италию и Францию. За короткое время он становится своего рода экспертом в области торговли и финансовых возможностей этих стран и всё более убеждается в том, что ни одно государство не может процветать, игнорируя рынок ценных бумаг. За всё это время источником существования нашего героя служила успешная игра. В европейских столицах не было ни одного мало мальски известного игорного дома, в котором Ло не был бы признан наиболее удачливым и изощрённым игроком современности. По свидетельству “Biograhie Universelle” он был изгнан сначала из Венеции, а потом и из Генуи по представлению магистратов, считавших его опасным примером для подражания. В Париже генерал-лейтенант полиции д`Аргенсон также посчитал его несносным и выдворил из французской столицы. Однако, это произошло после того как он свёл знакомства в великосветских салонах герцога Вандомского, принца де Конти и весельчака герцога Орлеанского, причём последний сыграл немаловажную роль в последующих событиях жизни героя повествования. Герцогу Орлеанскому импонировали жизнерадостность и здравый смысл шотландского авантюриста, который, в свою очередь восхищался остроумием и дружелюбием принца, обещавшего стать его покровителем. Они были неразлучны, и Ло использовал любую возможность для убеждения этой особы в правоте своих финансовых построений, поскольку справедливо считал приближённого к трону сановника способным в будущем оказать значительное влияние на правительство.

Незадолго до смерти Людовика XIV, или, как утверждают некоторые источники, в 1780 году Ло предлагает финансовый проект инспектору Демарэ. Как известно, Людовик, узнав о том, что автор проекта не католик, наложил своё вето8. Не найдя понимания во Франции, Ло отправляется в Италию, где предлагает герцогу Савойскому, Виктору Амадеусу, проект учреждения собственного земельного банка, на что правитель nrbew`er отказом под предлогом ограниченности собственных владений и отсутствия финансовых возможностей, имеющихся у государя такого масштаба. Тем не менее, герцог советует Ло не оставлять надежды убедить короля Франции; по его мнению, французский характер вполне укладывается в схему нашего прожектёра, которая хотя и не нова, но внушает доверие.

После смерти в 1715 году Людовика XIV, оставившего после себя наследника престола семи лет от роду, бразды правления переходят в руки старшего члена королевской семьи - герцога Орлеанского, который становится регентом. Акции Ло начинают подниматься. Вот он миг торжества; необходимо лишь ухватить птицу-удачу за хвост, и она вынесет его на самый верх. Регент называл Ло своим другом, был знаком и относился с сочувствием к его теоретическим выкладкам и, более того, мечтал поправить пошатнувшееся финансовое положение Франции, страны, кредитоспособность которой была подорвана экстравагантными выходками покойного короля.

Едва успели умолкнуть звуки заупокойной мессы по Людовику, как долго подавляемая ненависть к усопшему вспыхнула ярким пламенем. Человека, которого при жизни едва ли не обожествляли, ныне клеймили как тирана, изувера и грабителя. Его статуи громили, изображения рвали в клочья; его имя стало синонимом эгоизма и угнетения. Добрые дела были забыты, и лишь его неудачи, жестокость и экстравагантность остались в памяти народа.

Финансы страны находились в плачевном состоянии. Расточительный и продажный монарх, подчиненные которого своим подобострастием подливали масла в огонь, поставил страну на край финансового краха. Государственная задолженность выражалась суммой в 3000 миллионов ливров; при доходе в 145 миллионов, правительство ежегодно тратило 142 миллиона, оставляя лишь три миллиона на выплаты по процентам. Первоочередной задачей, стоявшей перед регентом, было устранение нанесённого ущерба, масштабы которого поражали воображение. С этой целью был созван совет. Герцог Сен-Симон выступил с мнением, что спасти страну от революции способны только неотложные и неординарные меры. Он посоветовал регенту созвать представителей провинций и объявить государство банкротом. Герцог де Ноиль, беспринципный и трусливый царедворец резко воспротивился этому проекту, употребив на это всё своё влияние. Он представил предложение Сен-Симона как бесчестное и пагубное. Регент поддержал его позицию, похоронив возможность отчаянной попытки улучшения экономической ситуации.

Те полумеры, которые были одобрены советом, несмотря на внешнюю благопристойность, лишь ухудшали положение. Первой, самой бессовестной и бесполезной для государства мерой стала перечеканка монет, содержание металла в которых уменьшалось на одну пятую. Так, если на монетный двор отправлялись слитки золота или серебра, то после чеканки возвращалось количество монет адекватного номинала, но весом в четыре пятых по сравнению с существовавшими до этого деньгами. Благодаря этой затее казначейство заработало семьдесят два миллиона ливров, а деловую активность страны охватил хаос. Незначительное снижение налогов погасило недовольство, и кость, брошенная сегодня, заставила забыть о грядущем голоде.

Следующим шагом было учреждение Министерства Юстиции, которому вменялось в обязанность взыскивать недоимки с дохода jpeqr|m и других заёмщиков и пресекать злоупотребления. Ни для кого не секрет, что сборщики налогов непопулярны во всех странах, но их коллеги во Франции того времени снискали себе наиболее одиозную славу. Целая армия чиновников, прозванных maltotiers9 , во главе с генеральными откупщиками, приступила к поборам, и безудержное “веселье” охватило нацию. Министерство Юстиции получило неограниченные полномочия. Оно было сформировано из членов парламента, судей Налоговых судов и чиновников Счётной палаты, под общим руководством министра финансов. Доносчикам была обещана одна пятая часть от сборов и конфискаций. Любое сообщение о скрытых доходах вознаграждалось в размере одной десятой от общей суммы.

Опубликование подобного эдикта породило ужас среди заинтересованных лиц, сравнимый с размерами украденного, которые воистину поражали воображение. Но время сожалений о содеянном прошло. Многочисленные процессы о казнокрадстве подтвердили их опасения. Вскоре Бастилия была не в состоянии вместить требуемое количество узников, а тюрьмы по всей стране были переполнены до отказа. Был отдан строжайший приказ всем почтмейстерам и содержателем постоялых дворов, запрещающий сдавать лошадей многочисленным беглецам; под страхом огромных штрафов было запрещено так или иначе способствовать бегству потенциальных ответчиков. Нарушителей приговаривали к позорному столбу, некоторых отправляли на галеры, а наименее виновных сажали в тюрьму или применяли к ним значительные штрафные санкции. Только один из них, Самуэль Бернар, преуспевающий банкир и главный откупщик одной из удалённых от столицы провинций, был приговорён к смертной казни. Теневые доходы этого ненасытного кровопийцы были настолько высоки, что за возможность побега он предложил сумму в шесть миллионов ливров, соответствующую 250000 фунтов стерлингов. Взятка была отклонена, и смертный приговор приведён в исполнение. Однако многим другим, возможно не менее виновным, повезло больше. Конфискации, проводившиеся среди злостных неплательщиков, зачастую приносили меньшую прибыль, чем штрафы. Налоговый пресс государства со временем ослаб и суммы штрафных санкций распределились поровну среди всех налогоплательщиков. В то же время, масштабы коррупции в чиновничьей среде достигли таких размеров, что в казначейство тёк лишь тоненький денежный ручеёк. Придворные, их жёны и любовницы пользовались создавшейся ситуацией, вымогая взятки едва ли не на законных основаниях. Так, один из подрядчиков, пропорционально своей вине и состоянию, был оштрафован на двенадцать миллионов ливров. Граф ***, имеющий определённый вес в правительстве, предложил ему уменьшение размеров выплаты за взятку в сто тысяч крон, на что последний не без торжества объяснил продажному царедворцу, что уже заплатил за эту услугу пятьдесят тысяч крон жене графа10.

Таким образом, в руки чиновников попало сто восемьдесят миллионов ливров, восемьдесят из которых пошли на уплату государственного долга. Остальная сумма канула в необъятных карманах придворных. Мадам де Мантенон по этому поводу пишет: “Каждый день мы узнаём об очередных дарах регента. Повсюду расходятся слухи о подобной трате средств, полученных от казнокрадов”. После того, как схлынула первая волна возмущения, народ, до сих пор сочувственно реагировавший на такого рода слабости, стал роптать при виде тех жестокостей, которые служили столь ничтожной цели. Люди посчитали meqop`bedkhb{l позволять набивать карманы одним жуликам за счет ограбления других. В течение нескольких месяцев большинство крупных мошенников понесло заслуженное наказание, и Министерство Юстиции стало искать новые жертвы. Были выдвинуты обвинения в жульничестве и завышении цен против добропорядочных торговцев, чему не в малой степени способствовала заинтересованность общественных осведомителей. Чтобы оправдаться, обвиняемые были вынуждены выкладывать перед трибуналом свои коммерческие тайны. Недовольство охватило все слои общества, и к концу года правительство было вынуждено прекратить преследования. Министерство Юстиции было упразднено, и всем, кого не успели привлечь к ответственности, была объявлена амнистия.

В самый разгар этих финансовых скандалов на сцене появляется Джон Ло. Регент как никто другой отдавал себе отчет в плачевном состоянии финансов страны и, в то же время, был последним человеком, способным мужественно противостоять обстоятельствам. Бизнес внушал ему отвращение; он подписывал официальные документы не глядя и перекладывал собственные обязанности на плечи подчинённых. Бремя государственных забот, неотделимое от его высокого положения, стало для него непосильно. Он чувствовал, что необходимо что-то предпринять, но был недостаточно энергичен и полностью неспособен пожертвовать собственными удобствами для попытки такого рода. Поэтому неудивительно, что он с большим одобрением воспринял многообещающие проекты умного авантюриста, с которым был знаком и поклонником талантов которого являлся. При дворе Ло ждал самый радушный приём. Он предложил вниманию регента два мемориала, в которых убедительно доказывал, что несчастья, постигшие Францию, вызваны обесцениванием национальной валюты. По его мнению, звонкая монета, без поддержки ценных бумаг не удовлетворяет коммерческим потребностям страны. В качестве примеров эффективного использования бумажных обязательств он привел примеры Великобритании и Голландии. Ло привёл множество веских аргументов в пользу кредитных операций и предложил, в качестве средства подъема экономики страны, которая находилась в упадке по сравнению с другими европейскими странами, собственные услуги в качестве учредителя банка, осуществляющего управление государственными доходами и имеющего право на эмиссию и распространение земельных закладных. Более того, он предложил, чтобы банк управлялся именем короля, а контроль за ним осуществлялся советом комиссионеров под названием Генеральных штатов.

Не дожидаясь окончательного решения по упомянутым мемориалам, Ло переводит на французский язык свою статью по финансово-торговым операциям, делая всё, чтобы утвердить себя в глазах общественности как финансиста. Вскоре его имя оказывается на слуху у всех. Фавориты регента распространяют положительные отзывы своего господина, и каждый ждёт чудес от Monsieur Lass.11 5 мая 1716 года на свет появляется королевский эдикт, согласно которому Ло и его брат провозглашаются учредителями банка под названием “Ло и Компаньоны”, бумаги которого принимаются в качестве налоговых обязательств. Начальный капитал банка устанавливался в размере шести миллионов ливров в двенадцати тысячах акций по пятьсот ливров, причём четверть стоимости каждой погашалась звонкой монетой, а остальное - billets d'йtat.12 Комиссия посчитала нецелесообразным оделять его всеми полномочиями, о которых он просил в своих мемориалах, до тех пор, пока не убедится в надёжности и эффективности финансовой политики, предложенной Ло. Итак, удача улыбалась нашему герою. Тридцатилетний опыт проложил путь к креслу управляющего банком. Он добился того, что его ценные бумаги оплачивались по предъявлению и наличными по номиналу года выпуска. Это был очень тонкий ход, поставивший его акции выше стоимости драгоценных металлов, которые постоянно обесценивались благодаря недальновидным действиям правительства. Тысяча ливров серебром могла в один прекрасный день потерять одну шестую своей стоимости, в то время как банковские обязательства Ло сохраняли свой номинал. Одновременно Ло публично заявляет о том, что банкир достоин смертного приговора в случае если он не имеет достаточного обеспечения своих платёжных обязательств и не готов к выплатам по первому требованию. В результате, надёжность его бумаг резко повысилась в глазах общества, благодаря чему они стали приниматься по цене, превышающей стоимость наличных денег на один процент. Это произошло незадолго до того, когда торговля в стране несколько оживилась. Слабеющая деловая активность стала поднимать голову; налоги уплачивались с большей регулярностью и меньшим недовольством; установилась такая степень доверия, которая, не будучи подорванной, могла способствовать дальнейшему успеху. В течение года акции Ло поднялись на пятнадцать процентов по сравнению с первоначальной стоимостью, в то время как billets d'йtat, или государственные облигации, выпущенные по долгам, сделанным в период правления экстравагантного Людовика XIV, упали не менее, чем на семьдесят восемь с половиной процентов.

Сравнение было настолько выгодным для Ло, что не могло не привлечь внимания всего королевства, и кредит банка изо дня в день повышался. Почти одновременно были открыты филиалы в Лионе, Рошели, Туре, Амьене и Орлеане. Регента весьма поразил подобный успех, и он проникся идеей, что ценные бумаги, которые оказали такую поддержку металлической валюте, смогут со временем полностью заменить последнюю. Этой фундаментальной ошибкой можно объяснить его последующие поступки. В это самое время Ло затевает свой знаменитый проект, благодаря которому его имя становится притчей во языцах для последующих поколений. Он предлагает регенту (у которого ни в чём не находил отказа) создать кампанию, на откуп которой предоставлялись бы исключительные права на торговлю в бассейне великой реки Миссисипи и правобережья провинции Луизиана. Предполагалось, что эти земли богаты залежами драгоценных металлов, и кампания, имеющая эксклюзивное право на торговлю, станет генеральным подрядчиком и будет чеканить свою монету. Уставные документы были подписаны в августе 1717 года. Капитал был поделен на двести тысяч акций по пятьсот ливров каждая, причем обеспечением были billets d'йtat по их номинальной стоимости, несмотря на рыночную котировку, не превышавшую сто шестьдесят ливров. Именно в это время стала набирать силу спекулятивная волна, охватившая впоследствии всю нацию. Преимущества, предоставляемые вкладчикам банка Ло были столь очевидны, что самые смелые его обещания не вызывали сомнений. День ото дня регент наделял удачливого прожектёра всё новыми полномочиями. Банку даруется монополия на торговлю табаком, предоставляется hqjk~whrek|mne право на выплавку золота и серебра и, наконец, он преобразуется в “Королевский французский банк”. Опьянённые успехом регент и Ло не вспоминали о старой истине, провозглашённой последним совсем недавно, - банкир, выпускающий ценные бумаги без должного обеспечения, заслуживает смерти. Как только банк приобретает государственный статус, регент инициирует выпуск облигаций на сумму в миллиард ливров. Это был первый безумный шаг, в котором не было непосредственной вины Ло. До тех пор, пока банк находился под его контролем, эмиссия не превышала шестидесяти миллионов. Неизвестно, противостоял ли он регенту, но совершенно очевидно, что поскольку банк поменял юрисдикцию на государственную, вся вина за смену монетаристской политики возлагалась на регента.

Ло ощущал жёсткий прессинг со стороны правительства, но не вполне отдавал себе отчёт в последствиях такого давления на столь хрупкую структуру как финансово-кредитная система. В будущем он сам пострадает от этого, но в то время Ло был не в состоянии удержать регента от подобных шагов, несмотря на собственную убеждённость в их ошибочности. Следует признать, что слабость такого рода способствовала наводнению страны бумажными деньгами без должного обеспечения, что рано или поздно должно было вызвать катастрофу. Невероятный успех вскружил ему голову и затмил собой грядущий день расплаты, когда по той или иной причине пришлось забить тревогу. Парламент с самого начала относился к нему ревниво как к иностранцу, не слишком веря в надёжность его проектов. По мере того, как влияние Ло возрастало, парламент вёл себя всё более агрессивно. Регент без всяких церемоний отстраняет от должности канцлера д'Агессю, вменяя ему в вину противостояние распространению бумажных денег и постоянное обесценивание золотой и серебряной монеты королевства. Такая мера лишь подлила масла в огонь, и, когда д'Аргенсон, всецело преданный регенту человек, был назначен на вакантное место канцлера и одновременно получил портфель министра финансов, накал страстей в парламенте достиг своего апогея. Первый указ нового министра вызвал дальнейшее обесценивание металлических денег. Для погашения billets d'йtat было приказано выдавать по пять тысяч новых ливров всякому, кто принесёт в казначейство четыре тысячи звонкой монетой и тысячу billets d'йtat . Д'Аргенсон совершил свойственную дилетантам ошибку и нанёс существенный вред торговле и системе кредитования, когда распорядился чеканить пять тысяч новых и меньших по весу ливров из монет старого образца стоимостью в четыре тысячи ливров.

Парламент сразу же отреагировал на столь неграмотный шаг, усмотрев в нём опасность для всей финансовой системы, и засыпал регента протестами. Последний отказался рассматривать петиции, после чего парламент, явно превышая свои полномочия, объявляет хождение денег нового образца недействительным. Регент восстанавливает торжество справедливости, накладывая вето на этот декрет. Парламент сопротивляется и выпускает новое постановление, которое, в свою очередь, отвергается правителем государства. В ответ на это, парламент идёт на прямую конфронтацию, выпуская 12 августа 1718 года очередной декрет, запрещающий банку Ло участвовать в любых проектах, связанных с использованием государственных средств; более того, отныне всем иностранцам, от своего имени или под чьим- khan прикрытием, под угрозой серьёзных штрафных санкций, запрещается управлять финансами страны. Иными словами, парламент делает Ло козлом отпущения, выставляя его источником всех зол. Многие советники, не в силах побороть свою неукротимую ненависть, предлагают привлечь Ло к суду и, в случае доказанности обвинительного заключения, повесить последнего на воротах Дворца Правосудия.

Перепуганный Ло спешит в королевскую резиденцию и умаляет регента взять его под защиту и призвать парламент к порядку. Подобная просьба пришлась как нельзя кстати, ибо регент, помимо всего прочего, был весьма обеспокоен вспыхнувшими к тому времени дебатами по поводу легитимации сыновей умершего короля - герцога Майенского и графа Тулузского. Парламент вздрогнул, когда его председатель и два члена совета были арестованы и заключены в отдалённые тюрьмы.

Итак, первое облако на горизонте героя повествования рассеялось. Убедившись в личной безопасности, Ло целиком посвящает себя проекту Миссисипи, акции которого, несмотря на происки парламента, неуклонно растут. В начале 1719 года публикуется эдикт, предоставляющий Компании исключительное право на торговлю с Индией, Китаем, странами Южных морей и территориальными владениями Французской Ост-Индской Компании, учреждённой Кольбером. Подобное расширение поля деловой активности вызвало необходимость переименования Компании в “Индскую Компанию” и выпуска дополнительного пакета в пятьдесят тысяч новых акций. Перед Ло открылись поистине необозримые горизонты. Он обещает годовую выплату в двести ливров на каждую акцию достоинством в пять сотен. Эти акции были оплачены billets d'йtat по номинальной цене, но стоили только сто ливров. Таким образом, доход составлял 120 процентов.

Такие радужные перспективы не могли не вызвать новую волну общественного энтузиазма. На пятьдесят тысяч новых акций было подано, по крайней мере, триста тысяч заявок, и толпа желающих приобрести бумаги нового выпуска с утра до вечера штурмовала особняк Ло. Поскольку не было возможности удовлетворить чаяниям всех страждущих, потребовалось несколько недель для составления списка счастливых обладателей. За это время чаша терпения потенциальных держателей акций переполнилась. Герцоги, маркизы и графы со своими жёнами каждый божий день часами простаивали перед дверями особняка Ло в надежде получить информацию. В конце концов, дабы оградить себя от толпы простолюдинов численностью в несколько тысяч человек, заполнившей улицу так, что яблоку некуда было упасть, дворяне сняли помещения в домах, прилегающих к замку новоявленного вершителя судеб. День ото дня стоимость старых акций росла, а новые заявки всё поступали. Наконец их скопилось такое множество, что было решено выпустить триста тысяч новых акций достоинством в пять тысяч ливров каждая и, таким образом, помочь регенту поправить дела с государственным долгом, - для этой цели требовалось полтора миллиарда ливров. В случае, если бы правительство одобрило такое предложение, французы были готовы раскошелиться на сумму в три раза большую.

Также как Ло достиг пика своих финансовых возможностей, народ Франции успешно продвигался к крайней степени потери рассудка. Все слои общества были охвачены мечтой о неимоверном богатстве. Среди знати не было ни одного вельможи, за hqjk~wemhel герцога Сен-Симона и маршала Вилара, кто бы не участвовал в сделках по купле и продаже акций компании. Люди разных полов и общественного положения, стар и млад, - всем не терпелось вступить в игру на повышение или понижение миссисипских облигаций. Улица, на которой проживал Ло, превратилась в излюбленное место маклеров, а поскольку она была достаточно узка, время от времени в многотысячной толпе происходили несчастные случаи. Прилегающие дома, обычно сдававшиеся по тысяче ливров, теперь приносили доход от двенадцати до шестнадцати тысяч. Сапожник, имевший по соседству мастерскую, зарабатывал на сдаче своего помещения и продаже письменных принадлежностей брокерам и их клиентам до двухсот ливров в день. Существует рассказ о том, как один горбун зарабатывал значительные суммы денег, давая пользоваться нетерпеливым спекулянтам своим горбом как доской для письма. Огромное скопление деловых людей вызвало не меньший приток проходимцев. Поживу искали преступники всех мастей, и нарушения закона стали нормой. С наступлением темноты приходилось посылать отряд солдат чтобы расчистить улицу от парижского ворья.

Осознав неудобства проживания в таком районе, Ло перебирается на Вандомскую площадь, сопровождаемый толпой agioteurs13. Просторная площадь начинает напоминать ярмарку. Повсюду воздвигаются ларьки и палатки. В одних заключаются сделки, в других размещаются мелкие торговцы и столы с рулеткой. В самом центре площади торговля и порок снимают свой золотой или, скорее, бумажный урожай. Бульвары и общественные парки предаются забвению; становится модным гулять на Вандомской площади, ставшей прибежищем праздности и местом деловых встреч. Шум толпы настолько велик, что канцлер, заседавший в расположенном на площади здании суда, был вынужден обратиться к регенту с жалобой на то, что не утихающий на улице гул перекрывает голоса адвокатов. Когда Ло было указано на это, он выразил готовность устранить подобные неудобства. С этой целью он договаривается с принцем де Кариган о покупке Отеля де Соиссон, на задах которого был разбит парк. Согласно подписанному соглашению, Ло становится владельцем Отеля, а принц оставляет за собой право пользоваться доходами от парка. На площади в несколько акров были установлены изысканные статуи и несколько фонтанов, образуя весьма живописный ансамбль. После того, как Ло обосновался в новой резиденции, на свет появляется эдикт, предписывающий осуществлять биржевые операции исключительно в садах Отеля де Соиссон. В самом центре парка, под сенью деревьев были разбиты пятьсот палаток и павильонов для удобства биржевых маклеров. Тут и там развивались красочные ленты и флажки, толпы деловых людей перемещались туда-сюда. Над всем этим стоял не стихающий гул голосов, раздавались звуки музыки, а лицо толпы выглядело как странная смесь деловой озабоченности и праздности. Всё это создавало так любимую парижанами неповторимую атмосферу очарования. Пока обман продолжался, принц де Кариган буквально купался в деньгах. Каждая палатка сдавалась по пятьсот ливров в месяц, а, поскольку их было не менее пяти сотен, месячный доход только от этого источника составлял 250000 ливров, или более чем 10000 фунтов стерлингов.

Благородный старый воин, маршал Вилар, был настолько возмущён глупостью соотечественников, что не мог говорить без jp`imecn раздражения о происходившем на его глазах надувательстве. В один прекрасный день, проезжая по Вандомской площади в своей карете и наблюдая окружавшее его всеобщее умопомешательство, холеричный господин потребовал остановить экипаж и, высунувшись из окна кареты, принялся увещевать толпу. Битых полчаса он обвинял соотечественников в “отвратительной алчности”. Это был не самый мудрый поступок в его жизни: его освистали и засмеяли. Когда насмешки толпы приобрели более агрессивный характер, маршал счёл нужным ретироваться. В дальнейшем он отказался от экспериментов такого рода.

Двое здравомыслящих философов-книгочеев - М. де ля Мот и аббат Террасон - уверяли друг друга что уж они-то никогда не пойдут на поводу всеобщему безумию. Не прошло и нескольких дней, как почтенный аббат, выходя из Отеля де Соиссон, где он только что приобрёл пресловутые акции, столкнулся в дверях со своим другом ля Мотом. “Вот те на! - выдавил из себя улыбку аббат, - неужели это Вы?” “Да, - на ходу бросил ля Мот, - но Вы ли это?” Во время следующей встречи учёные мужи беседовали о философии, науке и религии, но ни словом не обмолвились об американском проекте. В конце беседы, когда злополучное слово “Миссисипи” прозвучало, они пришли к общему мнению о том, что мудрый человек, как и простые смертные, не застрахован от любых безрассудств, и нет такого искушения, которого он смог бы избежать.

В это время новоявленный нувориш Ло становится самой популярной личностью в государстве. Придворные шаркуны более не толпились в приёмной у регента. Местом паломничества для пэров, судей и епископов стал Отель де Соиссон. Офицеры армии и флота, великосветские львицы и все привилегированные члены общества перекочевали в прихожую господина Ло, в надежде получить свою часть вожделенных акций. Ло буквально разрывался на части и был способен рассмотреть едва ли каждую десятую заявку. На какие только ухищрения не шли желающие добиться его личной аудиенции! Пэры, которые считали для себя зазорным получасовое ожидание в приёмной у регента, по шесть часов простаивали в надежде предстать пред светлые очи господина Ло. Слугам банкира предлагались неслыханные чаевые за простое упоминание имён просителей. Титулованные особы женского пола использовали всё своё обаяние, чтобы достичь той же цели, но большинство из них было вынуждено проводить в томительном ожидании по несколько дней. Во время светских раутов Ло настолько досаждала неуемная женская настойчивость и слёзные мольбы о включении в списки держателей акций нового выпуска, что, несмотря на свою неизменную галантность, ему приходилось вырываться из круга настырных дам буквально par force14. Ради возможности поговорить с нашим героем использовались самые замысловатые уловки. Одна дама в течение нескольких дней безуспешно пыталась проникнуть в его резиденцию. Когда ее терпение иссякло, она наказала своему кучеру неустанно следить за передвижениями Ло и сделать так, чтобы при его появлении экипаж как бы случайно перевернулся. Три дня карета колесила по городу, а дама поджидала нужный момент. Наконец, заметив приближающегося Ло, она натянула повод и закричала кучеру: “Скорее! Ради Бога, переверните нас сейчас!”. Кучер наехал на столб, экипаж завалился набок, женщина вскрикнула, и Ло, который был свидетелем этого “несчастного случая”, поспешил на помощь. Хитрую даму препроводили в Отель де Соиссон, дабы она qlnck` оправиться от потрясения. Она призналась во всём. Ло улыбнулся и внёс её в списки держателей акций Индской Компании. Другую историю рассказывают о мадам де Боша. Героине этого анекдота доложили о том, что Ло обедает в известном ей доме. Дама без промедления садится в карету и, по прибытии на место, объявляет пожарную тревогу. Встревоженная компания, в которой среди прочих находился и Ло, вскакивает из-за стола. Однако, наш герой успел рассмотреть, что весь переполох в доме напротив возник благодаря усилиям одной женщины и, в то время как его сотрапезники в спешке выскочили на улицу, он, заподозрив подвох, потихоньку улизнул.

Множество анекдотов, иногда несколько надуманных, но от этого не менее красноречивых, дошло до нашего времени. От них веет духом той богатой событиями эпохи.15 Однажды в присутствии д'Аргенсона, аббата Дюбо и некоторых других персон регент упомянул о своем желании подыскать гувернантку для своей дочери, причём искомая дама должна была носить титул не ниже герцогини. “Увы, - добавил он, - ума не приложу, где найти подходящую кандидатку”. Один из его собеседников с наигранным удивлением воскликнул: “Разве вашей светлости не известно, что все герцогини Франции обретаются в приёмной господина Ло?” Известный врач М. Де Ширак приобрёл пакет акций в неблагоприятный период и мечтал о том, чтобы избавиться от него. Однако курс продолжал падать в течение двух или трёх дней, вызывая у почтенного доктора немалую озабоченность. Когда Ширака неожиданно вызвали к даме, вообразившей себя больной, все его мысли были заняты биржевыми коллизиями. По прибытии на место, он стал считать пульс пациентки, приговаривая: “Он падает, о Боже, он непрерывно падает!” Не на шутку встревоженная дама в панике воскликнула: “О, доктор! Я умираю, он падает, падает, падает!”. При этом она вскочила на ноги и принялась звонить в колокольчик, призывая о помощи. “Что падает? - удивился врач, приходя в себя. “Как что? - мой пульс, я должно быть умираю”, - ответила мнимая больная. “Успокойтесь, дорогая, - поспешил утешить её Ширак, - я говорил о биржевом курсе. Дело в том, что я не могу думать ни о чём ином.”

Иногда цена на акции за несколько часов поднималась на 10-20 процентов, и люди, просыпавшиеся бедняками, засыпали богачами. Один владелец большого пакета акций заболел и послал слугу продать двести пятьдесят акций, которые на тот момент котировались по восемь тысяч ливров за штуку. По прибытии на биржу слуга обнаружил, что курс поднялся до десяти тысяч ливров за акцию, т.е. разница, приходившаяся на долю двухсот пятидесяти акций, составляла полмиллиона ливров, или двадцать тысяч фунтов стерлингов. Расчетливый слуга отдает положенное хозяину, прикарманивает разницу и в тот же вечер скрывается за границей. Личный кучер Ло за короткий срок сколачивает состояние, позволяющее ездить в собственной карете. Ло, весьма ценивший своего слугу, позволяет ему оставить место при условии что тот подыщет себе достойную замену. Вечером кучер приводит сразу двух кандидатов из числа своих приятелей и предлагает Ло сделать выбор, при этом обещая привести ещё столько, сколько понадобится, т.к. желающих попасть на это место несть числа. Время от времени удача улыбалась кухаркам и лакеям, и они, надувшись, словно индюки от свалившегося с неба богатства, совершали наиболее грубые ошибки. Сохранив прежнюю манеру поведения и разговора, разряженные в пух и прах, “новые tp`mvsg{” стали предметом сожаления для чувствительных натур, презрения для людей благородных и посмешищем для всех остальных. Однако глупость и отсутствие здравого смысла у представителей высшего общества превзошли все разумные пределы. Один единственный случай, поведанный герцогом Сен- Симоном, свидетельствует о безудержной и неприглядной алчности, подобно эпидемии поразившей целый народ. Некий простолюдин по имени Андре за очень короткое время неслыханно разбогател на спекуляциях бонами Миссисипи. По выражению Сен-Симона “он скопил горы золота”. Став богачом, он стал стыдится своего низкого происхождения, и атрибутика людей благородных притягивала его как магнит. У него была дочь, всего трёх лет от роду, используя которую он решил породниться с обнищавшей аристократической фамилией д'Озе. Макиз д'Озе, пренебрегая правилами приличий, согласился жениться на этой девочке по достижении последней двенадцатилетнего возраста, при условии, что отец немедленно выплачивает ему сто тысяч крон и гарантирует ежегодную ренту в двадцать тысяч ливров, вплоть до бракосочетания. В это время маркизу шёл тридцать третий год. Эта позорная сделка была заключена и соответствующим образом заверена, причём брокер дополнительно пообещал приданое в семь миллионов ливров. Глава семьи, герцог Бранкасский, был непосредственным участником соглашения, оговорив свой процент по всем пунктам договора. Сен-Симон, в свойственной ему шутливой манере изложения, отмечает, что “окружающие не могли удержаться от колкостей по поводу этого блестящего брака”. Далее он пишет: “...несколько месяцев спустя этот проект успешно рухнул в результате падения империи Ло и разорения честолюбивого господина Андре.” Следует отметить, что благородное семейство не сочло за труд возвратить ранее полученные сто тысяч крон.

Помимо приведённых случаев, носивших скорее комичный характер, следует упомянуть о куда более серьёзных происшествиях. Поскольку люди носили с собой значительные суммы бумажных денег, уличные ограбления средь бела дня стали обычным делом. То же можно сказать об участившихся убийствах. Наибольшую известность заслужил один эпизод не столько из-за чудовищной жестокости участников злодеяния, сколько благодаря высокому общественному положению преступников. Младший брат принца, граф д'Орн, состоящий в кровном родстве со знатными фамилиями д'Арембергов, де Лигов и де Монморенси, был беспечным, распутным и, в следствие этого - беспринципным молодым человеком, ведущим разгульную жизнь. Он вступил в сговор с такими же как он беспутными юнцами, одним из которых был пьемонтский капитан по имени Миль. Другого сообщника звали Дестамп, или Лестанг Флеминг. Шайка задумала ограбить богатого брокера, который имел несчастье носить с собой крупные суммы денег. В беседе с брокером граф упомянул о своём желании приобрести пакет акций Индской Кампании и, чтобы обсудить детали, договорился о встрече в низкопробном кабаре по соседству с Вандомской площадью. Ничего не подозревавший брокер явился вовремя; граф и сообщники, которых он представил как близких друзей, уже поджидали будущую жертву. Не прошло и пары минут с начала беседы, как граф набросился на несчастного и нанёс ему в грудь три удара стилетом. Брокер упал, и, пока граф забирал у поверженного боны Миссисипи и облигации Индской Кампании на сумму в сто тысяч крон, капитан Миль нанёс завершающий удар, чтобы убедиться в смерти жертвы. Падая, apnjep закричал, и присутствовавшая в кабаре публика бросилась ему на помощь. Второму сообщнику, Лестангу, стоявшему на стрёме, удалось выскочить в окно и скрыться; два других участника нападения были схвачены на месте преступления.

Столь дерзкое преступление, совершённое средь бела дня в многолюдном месте, повергло Париж в шок. На следующий день начался процесс над убийцами, и, поскольку свидетельские показания не оставляли никаких сомнений, оба изувера были признаны виновными и приговорены к колесованию. Благородные родственники графа д'Орна не давали регенту прохода, умоляя помиловать непутёвого юношу и подкрепляя свои просьбы заявлением о его полной невменяемости. Регент по возможности старался избегать общения с родственниками осуждённого, считая что случай настолько чудовищен, что правосудие должно свершиться. Однако влиятельные родственники не собирались сидеть сложа руки, и , наконец предстали пред регентом, умаляя спасти их дом от позора. Они намекнули, что принцы д'Орн находятся в кровном родстве с Орлеанским домом и добавили, что честь регента пострадает, если его родственник умрёт от руки заштатного палача. Следует отдать должное твёрдости регента, который высказался словами Корнеля по поводу последнего аргумента : “Le crime fait la honte, et non pas l' й chafaud”.16 При этом он добавил, что готов наряду с остальными родственниками разделить бремя моральной ответственности за этот позор. Ежедневные мольбы не смогли переубедить правителя. Была сделана попытка повлиять на регента при помощи герцога Сен-Симона, к мнению которого он относился с большим уважением. В свою очередь герцог, аристократ до мозга костей, был возмущён самим фактом, что дворянину суждено принять смерть как какому ни будь простолюдину, и он не пожалел слов, чтобы доказать регенту недальновидность такого поступка по отношению к члену многочисленной, состоятельной и могущественной фамилии. В качестве основного аргумента Сен- Симон подчеркнул то обстоятельство, что в Германии, где семейство д'Аренбергов имело значительные владения, ни один из родственников казнённого на колесе не имеет права участвовать в общественной жизни до тех пор, пока не произойдёт смена поколений. Именно поэтому он настаивал на изменении приговора и замене колесования на топор: в Европе того времени обезглавливание считалось привилегией представителей дворянства. Регента тронуло подобное участие, и он уже был готов изменить своё мнение, когда Ло, проявлявший повышенный интерес к процессу, убедил регента в справедливости первоначального решения.

Родственники убийцы были в отчаянии. Принц де Монморенси, не видя другого выхода, ухитрился проникнуть в камеру приговорённого и предложил ему чашу с ядом как способ уйти от бесчестья. Граф отверг это предложение, несмотря на настойчивые увещевания родственника. Потеряв терпение, Монморенси оставил его, воскликнув: “Ну что ж, слабовольный негодяй! Умри той смертью, которой суждено, ибо ты заслуживаешь доли, достойной висельника!” С этими словами он повернулся к осуждённому спиной и вышел вон. Со своей стороны д'Орн сам обратился с просьбой о замене колеса на плаху. Однако Ло, мнением которого регент дорожил едва ли менее, чем словами своего наставника - аббата Дюбо, - настоял на том, что повелитель должен быть выше сословных hmrepeqnb семейки д'Орн. Регент, чьё первоначальное суждение было таким же, принимает окончательное решение, и, спустя шесть дней после совершения преступления, д'Орна и Миля колесуют на Гревской площади. Их сообщник, Лестанг, так и не был задержан.

Население Парижа одобрило суд скорый и правый. Бескомпромиссная позиция Ло, убедившего регента отбросить сословные приличия, также получила горячее одобрение парижан. Время шло, но грабежи и безжалостные убийства богатых брокеров происходили не реже чем раньше. Устои общественной морали были подорваны. Средний класс, по сравнению с открыто грешившими дворянами и втихоря ворующей чернью, до сих пор в определённой степени придерживался нравственных принципов. Теперь же, страсть к игре подобно эпидемии охватила все слои общества, и порок восторжествовал над добродетелью.

Какое-то время, пока биржевое мошенничество процветало, отмечалось определённое оживление в торговле. Это особенно чувствовалось в Париже, куда съехалось множество иностранцев не только с целью заработать деньги, но и потратить их. По свидетельству матери регента, герцогини Орлеанской, наплыв людей со всех концов света был столь значителен, что население Парижа достигло отметки в 350000 человек. Домовладельцам приходилось размещать вновь прибывших на чердаках, на кухнях и даже в конюшнях. На улицах города разъезжало такое количество карет и других экипажей, что они были вынуждены двигаться по главным магистралям с черепашьей скоростью, дабы избежать несчастных случаев. По всей стране ткацкие станки работали день и ночь, чтобы обеспечить повышенный спрос на кружева, шелка, сукно и бархат, оплата за которые осуществлялась бумажными деньгами и по цене, превышавшей прежнюю в четыре раза. Продукты питания: хлеб мясо и овощи стоили баснословные деньги; плата за труд подскочила пропорционально. Ремесленник, обычно получавший пятнадцать су в день, теперь зарабатывал шестьдесят. Тут и там строились новые дома. Иллюзия всеобщего процветания затмила глаза целой нации; никто не замечал тёмного облака на горизонте, предвещавшего близкую бурю. Волшебник Ло, жезлу которого было подвластно едва ли не всё вокруг, также процветал. Его жена и дочери пользовались всеобщим почитанием, и их расположения добивались члены самых знатных фамилий. Ло приобретает в собственность два богатых французских поместья и ведёт переговоры с герцогом де Салли о покупке права на титул маркиза Росни. Единственным препятствием на его пути становится вероисповедание. Регент обещает назначить его генеральным контролёром финансов, при условии принятия католичества. Ло, который был не более религиозен, чем любой другой профессиональный игрок, охотно соглашается и проходит конфирмацию под руководством аббата де Тенчина в Мелунском кафедральном соборе в присутствии многочисленных свидетелей.17 На следующий день, со всеми причитающимися почестями, его выбирают церковным старостой прихода Сен-Рош; по этому случаю Ло жертвует сумму в полмиллиона ливров. Его милости, раздаваемые щедрой рукой, далеко не всегда работали на публику. Обычно он оказывал финансовую помощь частным образом, всегда чутко реагируя на просьбы людей обездоленных.

В этот период он стал едва ли не самым влиятельным человеком в государстве. Герцог Орлеанский настолько полагался на дальновидность и изобретательность Ло, что советовался с mhl по поводу и без повода. Не смотря на то, что банкир, благодаря своему богатству вознёсся на недосягаемую высоту, он оставался таким же простым в обращении, приветливым и тонко чувствующим человеком как и раньше. Его неизменная галантность, доставлявшая немало удовольствия прекрасному полу, была настолько благородна и естественна, что даже покинутые любовницы не держали на него зла. Если он и проявлял некоторую надменность, то предметом его презрения всегда становились льстивые аристократы, неискреннее подхалимство которых могло утомить кого угодно. Частенько его развлекало, как они танцуют под его дудку. И напротив, к своим соплеменникам, виной случая оказавшимся в Париже, он всегда был учтив и внимателен. Однажды, когда к нему на Вандомскую площадь заглянул сэр Арчибальд Кембелл, впоследствии герцог Аргильский, он сразу же провёл его в дом, минуя толпу титулованных просителей, мечтавших увидеть свои имена во главе списка держателей акций нового выпуска. Ло преспокойно сидел в своей библиотеке, набрасывая письмо своему садовнику в поместье Лористон, в котором он делился своими соображениями по выращиванию капусты. Благородный англичанин, составивший в это время партию в пикет с одним из своих соотечественников, не мог не налюбоваться на простое обращение и прекрасные манеры хозяина.

Среди тех, кто поправил свои дела за счёт доверчивых соотечественников, можно назвать имена герцогов де Бурбон, де Гюше, де ля Форс,18 де Шане и д'Антин; маршала д'Эстре; принцев де Роган, де Пуи и де Леон. Сын Людовика XIV и мадам де Монтеспан, герцог Бурбонский был особенно удачлив в операциях с бонами Миссисипи. С неумеренной расточительностью он перестраивает королевский дворец в Шантильи и, будучи большим поклонником лошадей, строит целый ряд конюшен, получивших, со временем, известность по всей Европе. Его средства позволили вывезти из Англии сто пятьдесят лучших рысаков для улучшения французской породы. Герцог скупает целые провинции в Пикардии и становится владельцем наиболее ценных земельных угодий от Уазы до Соммы.

Нет ничего удивительного в том, что подобные примеры быстрого обогащения способствовали тому, что поклонники Меркурия едва ли не обожествляли удачливого финансиста. Подобного поклонения не удостаивался не один монарх. Вся пишущая братия того времени воздавала ему хвалы. По словам местных писак он был спасителем государства, ангелом- хранителем Франции; каждое его слово было образчиком остроумия, взгляд излучал доброту, а все его поступки были продиктованы мудростью. Повсюду его карету сопровождала огромная толпа, в следствие чего ему приходилось пользоваться услугами предложенного регентом конного эскорта, пролагавшего дорогу среди скопления почитателей.

Это было время, когда Париж переполнили невиданные доселе предметы роскоши. Нескончаемым потоком из-за границы везли статуи, картины и гобелены, которые без промедления находили своих покупателей. Роскошные предметы обихода, которыми так славилась Франция, стали доступны не только верхушке общества, но и людям попроще; то, чем раньше пользовались только аристократы, заполнило жилища торговцев и других представителей среднего класса. Парижский рынок стал наиболее привлекательным для торговцев самыми дорогими украшениями. Среди прочих драгоценностей регент приобрёл известный алмаз, m`gb`mm{i его именем и долго украшавший корону Франции. Драгоценный камень стоимостью в два миллиона ливров был куплен при обстоятельствах, свидетельствующих о том, что бережливость не относилась к числу добродетелей правителя. Впервые увидев алмаз, регент буквально влюбился в него, но отказался от покупки под предлогом недопустимости траты государственных средств на простую безделушку. Подобное благородство сильно встревожило придворных дам, и в течение нескольких дней только и было разговору о том, что подобная редкость может быть утрачена для Франции навсегда, т.к. навряд ли найдётся частное лицо, способное выложить такую значительную сумму. Придворные из кожи вон лезли, стараясь убедить регента в необходимости этого приобретения, но он был твёрд как скала, правда, всего лишь до тех пор, пока легкомысленный Сен-Симон и вторивший ему Ло не привели свои аргументы в пользу покупки. Последнему было поручено найти средства для оплаты. Продавцу был выдан вексель на сумму в два миллиона ливров с пятипроцентной предоплатой. В своих “Мемуарах” Сен-Симон без ложной скромности рассказывает о своём участии в этой сделке. В частности он пишет, что алмаз был размером со сливу, почти круглой формы, без нацвета, чистой воды и весом более пятисот гран.19 Там же он со смехом добавляет, что “благодаря этой грандиозной покупке благосклонность (к нему) регента сильно возросла.” Другими словами, автор мемуаров гордится тем, что помог регенту пожертвовать общественными интересами и за неслыханную цену купить побрякушку, оплатив её из государственного бюджета. Система Ло успешно работала вплоть до начала 1720 года. Все увещевания парламента о том, что печатный станок рано или поздно доведёт страну до банкротства, не принимались во внимание. Регент, абсолютно невежественный в вопросах финансов, полагал, что запущенный механизм, доказавший на практике свою эффективность, вечен. Его логика была проста: если пятьсот миллионов запущенных в оборот бумажных денег принесли такую пользу, то дополнительная эмиссия в ещё пятьсот миллионов принесёт новые преимущества. Ло даже не пытался разуверить своего покровителя в порочности такого подхода. Неуемная людская жадность помогала системе удерживаться на плаву. Чем выше взлетал курс акций Индской Компании и бон Миссисипи, тем с большей интенсивностью работал печатный станок, выпуская все новые и новые billets de banque.20 Воздвигнутое сооружение было подобно великолепному потёмкинскому Ледяному дому, возведённому по приказу блистательного царедворца в угоду своей царственной любовнице. Дом состоял из огромных ледяных глыб, положенных одна на другую; ионические колонны совершенной формы составляли портик. Всё это великолепие было увенчано куполом из того же материала, сверкавшего под лучами солнца, не способного его расплавить. Подобно сверкающему дворцу, построенному из хрусталя и алмазов, дом был виден издалека, но стоило подуть тёплому южному ветерку, как он растаял до основания. Такая же участь постигла Ло и его систему. Люди осознали обман не раньше, чем когда от системы остались рожки да ножки.

Первые признаки надвигающейся опасности стали ощутимы в начале 1970 года. Принц де Конти, оскорблённый отказом Ло в предоставлении ему пакета акций нового выпуска по цене, установленной самим принцем, потребовал у банка выплаты звонкой монетой по такому количеству обязательств, что потребовалось три экипажа для их перевозки. Ло пожаловался pecemrs, делая особый упор на то, что подобный прецедент станет опасным примером для подражания. Регент, вполне отдававший себе отчёт о возможных последствиях, послал за принцем и приказал ему, под угрозой немилости, вернуть в банк две трети от полученных металлических денег. Конти был вынужден подчиниться. К счастью для Ло, принц был фигурой одиозной, и поэтому все решили, что глупый и корыстолюбивый аристократ решил намеренно навредить банкиру. Тем не менее кажется странным, что столь явное предупреждение не насторожило Ло и регента и не способствовало запрету на дальнейшую эмиссию. Вскоре примеру мстительного де Конти последовали другие недоверчивые вкладчики. Наиболее чуткие биржевые маклеры сообразили, что рост котировок не будет продолжаться до бесконечности. Наиболее крупные спекулянты, такие как Бурдон и Ля Рикарди, потихоньку и частями конвертировали свои облигации в звонкую монету и перевели капитал за границу. Помимо этого, они начали скупать столовое серебро и дорогие ювелирные украшения в количествах, удобных для тайной переправки драгоценных металлов в Англию и Голландию. Маклер Верма, носом почуявший надвигавшуюся бурю, упаковал в крестьянскую тележку золотой и серебряной монеты на сумму почти в миллион ливров, переоделся в грязную блузу, забросал свои богатства сеном и коровяком и преспокойно добрался до Бельгии. Вскоре о нем услышали в Амстердаме. Пока всё шло гладко, недостатка в монетах не ощущалось.

Однако так не могло долго продолжаться. Дефицит металлических денег породил недовольство, и было назначено расследование для выяснения причин, по завершении которого в совете состоялись дебаты. Были предложены меры по исправлению ситуации, и Ло, приглашённый в качестве консультанта, выступил с предложением опубликовать эдикт, устанавливающий пятипроцентное понижение стоимости монеты по сравнению с бумажными деньгами. Поскольку эдикт не оказал желаемого действия, был опубликован ещё один, провозглашавший понижение номинала металлических денег на десять процентов. В качестве дополнительной меры банку запретили единовременно выплачивать более ста ливров золотом и тысячи серебром. Подобные меры были не в состоянии поднять кредит бумажных денег, хотя ограничение наличных выплат в какой-то степени стабилизировало ситуацию. Как бы там ни было, драгоценные металлы продолжали вывозиться в Англию и Голландию. Каждой монетой дорожили как зеницей ока; в результате из оборота было изъято огромное количества металлических денег, что оказало пагубное влияние на торговлю. Ло идёт ва-банк и добивается полного запрещения хождения металлических денег. В феврале 1970 года на свет появляется эдикт, направленный на повышение доверия к бумажным деньгам, но вызвавший прямо противоположный результат и поставивший страну на грань революции. Согласно этому постановлению, всем подданным королевства, под страхом большого штрафа и конфискации найденных излишков денег, запрещалось иметь при себе сумму, превышающую пятьсот ливров, или двадцать фунтов стерлингов звонкой монетой. Помимо этого, запрет был наложен на покупку ювелирных изделий, столового серебра и драгоценных камней. Информаторам была обещана половина стоимости конфискованных по их указанию ценностей. Страна буквально застонала под прессом неслыханной тирании. Волна гонений захлестнула Францию. Частная жизнь граждан стала предметом пристального внимания информаторов и их подручных. Qrnhkn луидору завестись в карманах законопослушных и добропорядочных граждан, как их объявляли преступниками. Слуги предавали хозяев, соседи доносили друг на друга, аресты и конфискации достигли такого размаха, что суды не успевали рассматривать бесчисленные новые дела. Ордер на обыск выписывался по первому заявлению информатора. По словам английского посла, лорда Стера, не было никаких оснований сомневаться в искренней приверженности Ло католической религии, т.к. последний ввёл в стране “инквизицию”, после того, как со всей очевидностью продемонстрировал искусство “превращения” золота в бумагу.

Какими только словами не клеймил народ регента и несчастного Ло! Монеты достоинством свыше пятисот ливров имели хождение только на чёрном рынке, и каждый, имевший возможность отказаться от бумажных денег, делал это, т.к. было неизвестно сколько бумажки будут стоить завтра. В “Тайных мемуарах времён регентства” Дюкло пишет: “Никогда ранее страна не имела такого взбалмошного правительства, равно как никогда прежде столь безудержная тирания не осуществлялась такими беспомощными правителями. Для свидетелей поистине чудовищных беззаконий, вспоминающих о тех временах как о кошмарном сне, остаётся загадкой, каким образом государству удалось избежать революции, а Ло и регенту - насильственной смерти. В их душах поселился ужас; общественное сознание было настолько омрачено низкими побуждениями и чувством самосохранения, что люди не были способны на дерзкие и отчаянные поступки.” Чувствовалось, что рано или поздно общественное возмущение примет организованный характер. На стенах появлялись подстрекательские лозунги, а в дома наиболее видных горожан подбрасывались рукописные воззвания бунтарского содержания. В “Мемуарах времён регентства” приводится одно из них: “Уважаемые хозяева! Сим уведомляем Вас о том, что, если обстоятельства не помешают, в ночь с субботы на воскресенье следует ожидать повторения праздника святого Варфоломея20 . Вам и Вашим слугам желательно оставаться дома. Да охранит Вас Господь от Гиены Огненной! Не забудьте оповестить соседей. Отправлено в субботу, 25 мая 1720 года.” Город наводнила бесчисленная армия шпионов, люди стали подозревать всех и вся, но общественный порядок в столице ничем и никем не нарушался, если не принимать во внимание незначительные провокационные потуги небольшой группы возмутителей спокойствия, активность которой, впрочем, вскоре сошла на нет.

Начался обвал акций Луизианы, т.е. проект Миссисипи затрещал по швам. Теперь мало кто верил сказкам о неисчерпаемых сокровищах этой земли. И всё же, была предпринята последняя попытка восстановить общественное доверие к этой авантюре. С этой целью правительство произвело всеобщую мобилизацию среди парижского отребья. Как во времена военных действий было призвано более шести тысяч будущих колонистов, которых обеспечили одеждой и инструментом и собирались отправить в Новый Орлеан для работы на широко разрекламированных золотых приисках. Вооружённые кирками и лопатами, они продефилировали по улицам города, а затем были разосланы по разным морским портам для отправки в Америку. Две трети из них не прибыли к месту назначения, а рассеялись по всей стране, продали свои инструменты и стали вести прежний образ жизни. Не прошло и трёх недель, как половина мобилизованных снова появилась в Париже. Как ни странно, но }rnr манёвр до определённой степени способствовал активизации биржевой деятельности. Нашлось достаточно много легковерных людей, посчитавших, что уж теперь-то дела пойдут в гору, и новая Голконда21 в избытке обеспечит Францию золотом и серебром.

Строго говоря, конституционная монархия могла бы предпринять более действенные меры для восстановления общественного доверия. В этот же исторический период Англия, столкнувшись с аналогичными проблемами, возникшими в результате такого же мошенничества, нашла более достойный выход из положения. К несчастью, во Франции исправление ошибок было доверено совершившим их лицам. Благие намерения регента сводились на нет, и страна всё глубже погружалась в трясину финансового болота. По его распоряжению все платежи осуществлялись бумажными деньгами, и в период с 1 февраля по конец мая эмиссия превысила полтора миллиарда ливров, или шестьдесят миллионов фунтов стерлингов. Однако теперь, когда первые звуки тревоги уже прозвучали, не было такой силы, которая могла бы заставить людей поверить в бумажки, не обеспеченные звонкой монетой. Председатель парижского парламента, господин Ламберт заявил регенту в лицо, что он предпочитает иметь сто тысяч ливров золотом и серебром, чем пять миллионов в купюрах государственного банка. Подобное мнение разделяло большинство людей, а безудержная эмиссия лишь усугубляла и без того сложную ситуацию, увеличивая разрыв между запасом драгоценных металлов и находившимися в обращении бумажными деньгами. Все попытки регента понизить стоимость монеты, приводили к прямо противоположному результату. В феврале было принято решение об объединении Королевского банка с Индской компанией, и соответствующий эдикт утверждается в парламенте. Согласно постановлению, государство остаётся гарантом уже выпущенных банкнот, а судьбу дальнейшей эмиссии будет решать совет. Поскольку Ло лишается своих полномочий, то с этого времени все доходы банка, ставшего государственным, регент передаёт в руки Индской компании. Половинчатость этой меры не помогла преодолеть кризис и вызвала лишь незначительный и недолговременный подъём курса акций кампании. В начале мая состоялось заседание государственного совета, на котором присутствовали Ло, его коллега по управлению финансами, Д'Аргенсон и все члены кабинета министров. Было подсчитано, что общее количество банкнот, находившихся в обращении составляло два миллиарда едва ли покрывали половину бумажной массы. Большинству присутствующих было ясно, что для стабилизации национальной валюты необходимы безотлагательные меры. Одни предлагали понизить стоимость монеты, другие - уравнять покупательную способность металлических и бумажных денег за счёт уменьшения стоимости последних. Как известно, Ло отверг и то и другое, а поскольку он не предложил ничего взамен, было решено деноминировать банкноты в два раза. 21 мая появляется соответствующий указ, согласно которому к концу года планировалось понизить номинал акций Индской компании и казначейских обязательств наполовину. Парламент отказался утвердить этот эдикт, а политическая атмосфера в стране накалилась до такой степени, что регентский совет, в качестве единственного средства сохранить существующий режим, был вынужден выставить себя на посмешище, опубликовав на седьмой dem| ещё один указ, отменяющий предыдущий и восстанавливающий прежний номинал купюр.

В этот же день (27 мая) банк приостанавливает выплаты металлическими деньгами. Ло и Д'Аргенсон освобождаются от занимаемых постов. Слабый, нерешительный и трусливый регент делает Ло козлом отпущения. Наш герой направляется в Пале Рояль, но ему отказывают в приёме. Однако, с наступлением темноты, его проводят в апартаменты через тайную дверь21, и регент рассыпается в извинениях за столь суровое обращение на публике и старается всячески утешить бедняжку. Поведение регента было настолько непредсказуемым, что двумя днями позже он публично демонстрирует своё благорасположение к Ло, слушая оперу в королевской ложе чуть на в обнимку со своим приятелем. Однако подобные знаки внимания сыграли с Ло злую шутку, ибо слишком велика была народная ненависть к злополучному банкиру. Когда его карета подъезжала к дому, на неё обрушился град камней, и, если бы кучер не проявил расторопность, загнав экипаж во двор, Ло не избежал бы расправы и, скорее всего, был бы разорван нападавшими на куски. На следующий день, его жена и дочь, возвращавшиеся со скачек, были подвергнуты той же участи. Регенту доложили о происшедшем, и он послал отряд швейцарских гвардейцев с приказом днём и ночью охранять двор резиденции своего протеже. Накал страстей, охвативший общество стал настолько велик, что Ло, несмотря на эту охрану, почувствовал себя настолько незащищённым, что был вынужден искать убежища под крышей Пале Рояля.

Для восстановления финансов страны из отставки призывается давний противник проектов Ло, - канцлер д'Агессю. Слишком поздно регент осознал как жестоко и несправедливо он обошёлся с одним из самых честных и неподкупных людей, благородство которого было редкостью в ту продажную эпоху. Получив отставку, бывший канцлер обретался в своём загородном доме, где погрузился в аскетичные, но приятные философские изыскания, совершенно забыв о пустопорожних дворцовых интригах. По приказу регента Ло и человек из окружения правителя, шевалье де Конфлан, садятся в дилижанс и отправляются за изгнанником. Несмотря на настоятельные отговоры друзей, считавших гибельным заниматься делом, к которому прикоснулась рука Ло, Д'Агессю соглашается сделать всё, что в его силах. По его прибытии в Париж, в Комиссариат Финансов призываются для сотрудничества пять парламентских советников, и 1 июня выходит указ, отменяющий закон, согласно которому накопление суммы, превышающей пятьсот ливров, считалось преступлением. Отныне каждый подданный мог располагать любым количеством металлических денег. Для изъятия купюр, находившихся в обороте, выпускаются банкноты нового образца, платежеспособность которых гарантируется бюджетом города Парижа из расчёта двух с половиной процентов. Старые банкноты публично сжигают перед Отелем де Виль. Новым деньгам устанавливают номинал в десять ливров. 10 июня банк возобновляет свою работу, имея достаточный запас серебряной монеты.

Подобная мера вызвала ажиотаж: едва ли не всё население Парижа поспешило в банк, желая поменять новые бумаги на металл. Поскольку запасы серебра скоро иссякли, выплаты производились медной монетой, обладавшей большим весом и поэтому, вызвавшей некоторые нарекания. В самом деле, медный эквивалент пятидесяти ливров заставлял счастливых обладателей nakhb`r|q потом, чтобы донести его из банка домой. Толпа собравшаяся вокруг банка была так велика, что не проходило и дня без несчастного случая: людей просто затаптывали. 9 июля перед входом в Сады Мазарини скопилось такое количество народа, что гвардейцы были вынуждены закрыть ворота. Это привело толпу в ярость, и через ограду в солдат полетели камни. Не менее возбуждённая охрана пригрозила открыть огонь. В этот момент в одного из гвардейцев попадает камень, и он спускает курок. Один человек был убит на месте, а другой - тяжело ранен. Толпа была готова ринуться на штурм банка, но ворота открылись, и взорам бунтовщиков предстал отряд солдат с примкнутыми штыками. Пар накопившегося негодования был выпущен при помощи свиста и крика.

Восемь дней спустя, скопление народа было настолько многочисленным, что в толчее перед дверями банка были до смерти задавлены пятнадцать человек. Народ был так возмущён, что, подняв на руки тела трёх погибших, семь или восемь тысяч человек направились к Пале Роялю, чтобы наглядно показать регенту результат деятельности господина Ло. Кучер последнего, сидевший на облучке кареты хозяина, стоявшей во дворе дворца, был настолько безрассуден, что, услышав как оскорбляют его господина, достаточно громко и нелестно высказался о бунтарях, прибавив, что по ним плачет верёвка палача. Толпа, думая что в экипаже сидит Ло, бросилась на карету и разнесла её на части. Самонадеянный кучер едва унёс ноги. На этом всё и закончилось: показались солдаты, и толпа потихоньку разошлась после того, как регент пообещал организовать похороны погибших за свой счёт. Во время беспорядков происходило заседание парламента, и председатель самолично пожелал удостовериться в происходящем. По возвращении, он рассказал советникам об участи, постигшей карету Ло. Парламент охватило неистовое ликование, а один из самых ярых ненавистников Ло, восклинул: “ А как Ло? Неужели и его не разорвали в клочья?”22

Не вызывает сомнения, что многое зависело от кредитоспособности Индской компании, распоряжавшейся значительной долей вкладов населения. Именно поэтому Совет министров распорядился оказывать всемерную поддержку всем начинаниям этого фонда. Исходя из этого, был опубликован специальный эдикт, согласно которому кампании предоставлялось исключительное право на монополизацию морских перевозок. К сожалению, никто не подумал о том, что подобная мера разорит всех купцов страны. Неслыханные привилегии для одной компании вызвали волну протестов по всей территории Франции. Нескончаемым потоком в парламент поступали петиции с одним и тем же требованием: не утверждать эдикт. Все эти жалобы нашли горячую поддержку у парламентариев. Регент объявил законодателей пособниками мятежников и сослал их в Блуа. По ходатайству Д'Агессю, место ссылки изменили на Понтуаз, куда советники и отправились с явным намерением как можно сильнее насолить регенту. Они использовали каждую возможность, чтобы скрасить своё существование в изгнании. Председатель давал роскошные обеды, на которые из Парижа приглашались самые весёлые и остроумные кавалеры. Что ни вечер для дам устраивались концерты и балы. Обычно степенные судьи и советники сбросили важную личину, предавшись игре в карты и другим развлечениям. В течение нескольких недель они вели жизнь, полную экстравагантных удовольствий, с единственной целью, - досадить регенту и доказать, что по их воле Понтуаз qlnfer затмить своим блеском Париж.

Отличительной чертой французов является способность этого народа слагать песни и подтрунивать над своими невзгодами. Про эту нацию можно смело сказать, что её история записана на нотной бумаге. Когда многообещающим начинаниям Ло был положен конец, общественная сатира сделала его посмешищем; изображающие его карикатуры висели во всех магазинах; песни, не щадившие его и регента, звучали на улицах Парижа. Большинство отличалось скабрезностью содержания; так, в одной из них давался совет использовать бумажки Ло по прямому их назначению, но отнюдь не как платёжное средство. В письмах герцогини Орлеанской приводятся наиболее популярные куплеты, которые звучали на всех переулках Парижа в течение многих месяцев. Они и в самом деле вызывают улыбку:

“Как только прибыл Ло

В наш славный городок,

Спешит правитель объявить,

Насколько гость высок.

Спаситель нации грядёт,

Повсюду слышен звон.

Фари-дин-дин! Фари-дон-дон!

Богаты будем все, ура!

Да здравствует игра!

Плевать на варварский фасон,

Сгодится нам, дружок и он!

Все деньги Франции теперь

В руках еретика.

Но ты, приятель, плуту верь,

И будет жизнь легка.

Вступает в лоно церкви он.

Фари-дин-дин! Фари-дон-дон!

Вновь обращённому - ура!

Да здравствует игра!

Плевать на варварский фасон,

Сгодится нам, дружок и он!

О Ло, - исчадье тёмных сил,

Мы все в твоих сетях.

Верни нам наше серебро

Твой час давно пробил.

Наш регент - славный господин.

Фари-дин-дон! Фари-дин-дин!

Нас соблазнила мишура.

Да здравствует игра!

Плевать на варварский фасон,

Сгодится нам, дружок и он!

Следующая эпиграмма относится к тому же времени:

Ланди привыкли стричь купоны,

Марди пленяют миллионы;

Меркреди тратят на кураж,

Жюди - на модный экипаж;

Вендреди праздны как Луи,

Самеди по миру пошли.

Среди карикатур, обилие которых свидетельствовало о том, что нация начинает приходить в себя, можно обнаружить рисунок от руки, с точностью воспроизведённый в “Мемуарах времён регентства”. Карикатура сопровождается авторским комментарием: “Биржевая Богиня в праздничной повозке, запряжённой Богиней Глупости. На карете изображены колченогий фонд Миссисипи, Южная компания, Английский банк, Западно-Синегальская компания и страховые общества. Экипаж движется медленно, и на спицах его колёс можно рассмотреть представителей этих компаний, легко узнаваемых по длинным лисьим хвостам и лукавым улыбкам. На колёсах же написаны названия ряда бирж и их курс, меняющийся в зависимости от положения на вращающемся колесе. Колёса наезжают на торговлю, олицетворением которой являются рассыпанные на дороге гроссбухи и другие бухгалтерские документы. На заднем плане видна многочисленная толпа, состоящая из людей разного возраста, пола и социального положения. Люди взывают к Фортуне, щедрой рукой рассыпающей акции, и дерутся друг с другом за право обладания бумажками. В облаках сидит демон, пускающий мыльные пузыри, также являющиеся объектом поклонения алчной толпы; люди прыгают на спину друг другу, - только бы поймать пузырь, прежде чем он лопнет. Справа дорогу преграждает огромное здание, имеющее три входа, предлагающие повозке и следующей за ней толпе сделать выбор. На первой двери написаны слова: “Всех обхитришь”, на второй - “Здоровье потеряешь”, а на третьей - “По миру пойдёшь”. На другой карикатуре изображён Ло, сидящий в огромном котле, который подогревают языки пламени народного безумия, и окружает многочисленная толпа, отдающая своё золото и серебро в обмен на клочки бумаги, раздаваемые Ло пригоршнями налево и направо.

Пока народ развлекался таким образом, Ло позаботился о том, чтобы не показываться на публике без вооружённой охраны. В апартаментах регента он чувствовал себя в полной безопасности. Для прогулок по городу он либо изменял свою внешность до неузнаваемости, либо отправлялся в карете регента, сопровождаемой усиленным эскортом. Существует анекдот, со всей очевидностью показывающий, насколько его ненавидели и что могло бы произойти, попади он в руки толпы. Человек по имени Бурсель проезжал в своём экипаже по улице Святого Антония, когда его путь преградил шестиместный дилижанс. Слуга господина Бурселя заорал на незадачливого кучера, чтобы тот освободил проезд и, когда последний отказался, ударил его по лицу. К месту происшествия стали стекаться любопытные, и Бурсель вышел из кареты, намереваясь навести порядок. Кучер дилижанса, опасаясь нового нападения и желая разом избавиться от обоих противников, истошно закричал: “Помогите, убивают! Ло и его слуга хотят меня убить! На помощь!” В ответ на этот призыв, лавочники побросали свои дела, вооружились кто чем и высыпали на улицу. Толпа в это время стала запасаться камнями с явной целью учинить расправу над предполагаемым финансистом. К счастью для господина Бурселя и его слуги, была открыта дверь иезуитского храма, и они, видя неравенство сил, со всех ног бросились в церковь.

Преследуемые разъярёнными людьми, они добежали до алтаря и заскочили в ризницу, не сомневаясь, что толпа способна учинить насилие и в самом здании храма. В этот момент возмущённые священнослужители стали вытеснять преследователей вон из церкви, возбуждённый народ решил отыграться на карете и hqjnpefhk её так, что Богу стало тошно.

Среди держателей крупных пакетов акций Миссисипи муниципальные облигации на сумму в двадцать пять миллионов, приносящие всего лишь два с половиной процента дохода, не пользовались большой популярностью. Обмен происходил медленно, т.к. многие предпочитали придерживать бумаги кампании Ло, в расчёте на то, что они рано или поздно поднимутся в цене. Для ускорения процесса обмена, 15 августа публикуется эдикт, согласно которому обязательства достоинством от одной до десяти тысяч ливров прекращают своё хождение и принимаются только в качестве ренты, для открытия банковских счетов или в счет оплаты по тем же акциям компании.

В октябре появляется ещё один указ, упраздняющий хождение этих банкнот любого достоинства, начиная с декабря месяца. Индская компания и фонд Миссисипи отстраняются от управления делами казначейства, контроля за государственным бюджетом и лишаются всех своих привилегий; таким образом они становятся заурядными частными фирмами. Это был поистине смертельный удар для всей системы, ставшей беспомощной перед лицом своих врагов. Ло потерял всё своё влияние в совете по финансам, а компания оказалась неспособной противостоять натиску враждебных сил и выполнять свои обязательства. Все, кого подозревали в нелегальных доходах, полученных во времена процветания мошенничества, всячески преследовались и подвергались чудовищным штрафам. Был отдан приказ о составлении списков первоначальных держателей, и, поскольку многие из них до сих пор воздерживались от погашения облигаций, им предписывалось выкупить акции, на которые они подписывались, по цене 13500 ливров при фактической стоимости 500 ливров за штуку. Поэтому не удивительно, что вместо выплаты несуразно больших сумм за обесцененные акции, подписчики паковали чемоданы и старались скрыться за границей.

В ответ были приняты безотлагательные меры: во все порты и пограничные заставы был разослан указ задерживать всех желающих покинуть королевство. Предлагалось подвергать аресту всех бывших биржевых маклеров, а также лиц, в багаже которых обнаружатся драгоценные металлы и ювелирные изделия. Тех, кто успел скрыться, заочно приговорили к смертной казни, а против оставшихся были возбуждены уголовные дела. В минуту отчаяния Ло сам был готов покинуть страну, ставшую для него слишком негостеприимной. Вначале он попросил разрешения удалиться в одну из своих загородных резиденций, что не встретило никаких препятствий со стороны регента. Несмотря на то, что правитель был немало озадачен неблагоприятным поворотом событий, он продолжал свято верить в финансовый гений Ло и эффективность его системы. Наконец-то его глаза открылись на собственные промахи, и в течение последних нескольких лет жизни он продолжал мечтать о подобных же проектах, построенных на более надёжной основе. Как известно, во время последнего разговора с принцем Ло сказал: “Я признаю, что совершил несколько досадных промахов. Но я живой человек, а все люди имеют право на ошибку; тем не менее, могу заявить со всей откровенностью, что мной никогда не руководили бесчестные и низкие побуждения, и навряд ли можно обнаружить хотя бы след подобного отношения к делу за всё время моей деятельности.”

Через пару дней после его отъезда регент посылает Ло очень тёплое письмо, в котором позволяет ему покинуть пределы jnpnkebqrb`, когда бы тот не пожелал и уведомляет его о том, что распорядился выправить все подорожные документы. В этом же письме он предлагает посильную материальную помощь. Со всем уважением Ло отказывается от предложенных денег и выезжает в Брюссель в дилижансе любовницы герцога Бурбонского, мадам де При, под эскортом шести конных гвардейцев. Далее он направляется в Венецию, где в течение нескольких месяцев становится объектом пристального внимания публики, считавшей Ло владельцем огромного состояния. Однако, такие предположения не имели под собой почвы. С несвойственным для профессионального игрока благородством, наш герой не нажил палат каменных за счёт разорённого народа. В то время, пока афера Миссисипи была на пике подъёма, он не разу не усомнился в конечном успехе своих проектов, мечтая сделать Францию самой богатой и могущественной державой в Европе. Наилучшим доказательством его уверенности в будущем служит тот факт, что все деньги банкира были вложены в недвижимость приютившей его страны. В отличие от плутоватых маклеров, он не скупал драгоценные металлы или ювелирные изделия и не переправлял деньги за рубеж. Всё, что он заработал, за исключением единственного алмаза, было инвестировано во Франции, так что покинувший её пределы финансист был не намного богаче любого нищего. Лишь один этот факт неопровержимо свидетельствует о том, насколько несправедливы обвинения в жульничестве, выдвигаемые против героя повествования. Как только стало известно об отъезде финансиста, всё его имущество, включая бесценную библиотеку, было конфисковано. Более того, арест был наложен на ренту жены и детей, составлявшую 200000 ливров в год (8000 фунтов стерлингов) из общих активов в пять миллионов ливров. Капитал был конфискован, несмотря на специально выпущенный эдикт, защищавший имущество семьи Ло от любых штрафных санкций. Весть о том, что Ло удалось улизнуть, всколыхнула общественное мнение. У черни, да и у парламента чесались руки накинуть ему верёвку на шею. Те же, чьё имущество не пострадало, злорадно посмеивались. Большинство людей, состояния которых были вовлечены в перипетии рискованных финансовых операций, сожалели о том, что финансовое чутьё Ло и его огромный опыт не были оценены по достоинству, и нация не смогла воспользоваться ими для исправления перекосов в экономике страны.

На расширенном заседании регентского совета присутствующим предъявляются документы, из которых явствует, что количество запущенных в оборот бумажных денег составляет 2700 миллионов ливров. Регенту предлагают дать объяснения по поводу расхождения в датах выпуска и соответствующих эдиктов. Правитель без риска мог бы взять вину на себя, но предпочёл разделить бремя ответственности с отсутствующим банкиром. Он заявляет, что Ло, по собственному почину, в разное время запустил в оборот 1200 миллионов ливров в бумажных деньгах, и он (регент), осознав, что упущенного не вернёшь и желая оградить Ло от неприятностей, распорядился выпустить соответствующие эдикты задним числом. Регенту не стоило лицемерить, но рассказать правду о том, что такое случилось лишь благодаря его собственной экстравагантности и нетерпеливости, а Ло был вынужден пойти ему на поводу и выйти за рамки разумных банковских операций. Собравшиеся констатировали, что государственный долг на 1 января 1721 года составил около 3100 миллионов ливров или более 124000000 tsmrnb стерлингов при том, что доходные статьи бюджета не превышали 3196000 фунтов стерлингов. Для выяснения состояния дел государственных кредиторов формируется специальная комиссия. Держателей обязательств делят на пять категорий. К первым четырём относят тех, чьи бумаги имели реальное обеспечение; в пятую включались те, кто не мог доказать, что заключённые ими сделки носят характер bona fide23. Ценные бумаги последней категории вкладчиков подлежали уничтожению, а первых четырёх - подверглись тщательному изучению. Результатом трудов комиссии стал доклад, в котором рекомендовалось сократить выплаты по обязательствам до пятидесяти шести миллионов ливров. Подобная мера объяснялась тем, что в результате расследования были обнаружены многочисленные злоупотребления, в том числе случаи явного казнокрадства. В связи с этим, был опубликован соответствующий эдикт, без промедления утверждённый парламентом.

Вслед за этим учреждается особый трибунал для расследования всех фактов хищения государственной собственности чиновниками финансовых ведомств за истекший период. По заключению трибунала, состоявшего из аудитора по имени Фальконе, аббата Клемента и двух клерков, сумма растраты составила около одного миллиона ливров. Двух первых казнокрадов, выявленных в результате проверки, решили обезглавить, остальных приговорили к повешению. Позднее приговор был изменён на пожизненное заключение в Бастилии. В то же время было вынесено много приговоров, согласно которым мошенники штрафовались и садились в тюрьму.

Подобно Ло и регенту, Д'Аргенсон сполна испил чашу общественной неприязни, наполнявшуюся при малейшем упоминании об афере Миссисипи. Ему пришлось освободить кресло канцлера для Д'Агессю. Небольшим утешением служило сохранение за ним титула Хранителя Печати и позволение присутствовать на заседаниях совета. Тем не менее, он счёл за благо уехать из Парижа, и вести уединённую жизнь в своём загородном имении. Однако это был не тот человек, который смог бы бестрепетно противостоять ударам судьбы, и тяжкие раздумья и уязвлённое самолюбие через двенадцать месяцев свели его в могилу.

Население Парижа настолько ненавидело покойного, что не погнушалось оскорбить саму память о нём. Похоронная процессия, двигавшаяся по направлению к фамильному склепу при церкви святого Николаса, была окружена беснующейся толпой, и двум сыновьям бывшего канцлера пришлось ретироваться под угрозой физической расправы.

Что касается Ло, то наш герой некоторое время продолжал лелеять мечту о том, что его способности ещё найдут своё применение во Франции, куда его призовут для восстановления финансовой структуры на более надёжной основе. Смерть регента, заживо сгоревшего в 1723 году во время любезной беседы у камина со своей любовницей, герцогиней де Фалери, положила конец подобным надеждам, и Ло зажил прежней жизнью игрока. Не один раз ему приходилось закладывать свой алмаз - единственное свидетельство утраченного богатства, - но, благодаря удачной игре, всегда находил средства выкупить его. Преследуемый кредиторами в Риме, он отправляется в Копенгаген, где получает, наконец, долгожданное помилование от британских официальных лиц. Итак, убийство господина Уильсона списано с его счёта, о чем он получает соответствующее уведомление в 1719 году. Ло возвращается в родные пенаты на адмиральском tk`cl`me, что вызывает волну пересудов в Палате лордов. Граф Конингсби с возмущением заявил, что человеку, предавшему отечество и веру, оказываются поистине королевские почести. Далее он высказал свою уверенность в том, что английский народ, пострадавший от гнусных инсинуаций Южной компании, в присутствии этого человека подвергается не меньшей, если не большей опасности. Дебаты в Палате лордов были гласом вопиющего в пустыне, а пламенные речи никого не испугали. Ло прожил а Англии четыре года, затем возвратился в Венецию, где оказался практически без средств к существованию и умер в 1729 году. На его смерть была написана следующая эпитафия:

“Шотландец знатный здесь лежит,

Могильный холм подвёл черту

Бесславной доли пирамид,

Французов ввергших в нищету.”

Брат финансиста, Уильям Ло, участвовавший в управлении банком и луизианской компанией, был брошен в Бастилию по подозрению в казнокрадстве, но его вина так и не была доказана, и через пятнадцать месяцев его отпускают на свободу. Уильям становится родоначальником и поныне известной фамилии маркизов Лористонских.

Следующая глава посвящена эпидемии сумасшествия, охватившей английскую нацию в это же время и при таких же обстоятельствах, но, благодаря взвешенному подходу правительства, нанесшему куда меньший урон, чем во Франции.

1 События, связанные с “Делом о колдовстве” и “Алхимией”, в данной публикации отсутствуют. В настоящее издание включены главы, непосредственно связанные со спекуляцией на финансовых рынках (прим. изд.)

2 Имя главного героя - Law - по-английски обозначает закон, законодатель. Поневоле можно усмотреть саркастическую усмешку судьбы (прим. пер.).

3 - до бесконечности, лат. (прим. пер.)

4 - Файф(шир), графство Шотландии (прим. пер.)

5 - jessamine = жасмин, англ. (прим. пер.)

6 - мисс Элизабет Вильерс, позднее графиня Оркни (прим. изд.)

7 - остряки того времени прозвали его “Песчаным банком”, т.е. банком на песке, способным потопить сам корабль государственности (прим. изд.)

8 - Этот исторический анекдот, известный из переписки мадам де Бавьер, герцогини Орлеанской и матери регента, подвергается сомнению в “Истории главных государств Европы со времён Утрехтского мирного договора” лорда Джона Расселла; причины недоверия автором не указаны. Однако, доподлинно известно, что Ло предлагал свою схему Демарэ, а Людовик не пожелал о ней слышать. Причина отказа представляется весьма вероятной, принимая во внимание вздорный и нетерпимый характер этого монарха. (прим. изд.)

9 - от фр. слова maltote ( жесткое налогообложение, поборы)

10 - Этот анекдот известен из мемуаров “Жизнеописание Филиппа Орлеанского” М. де ля Го. Этот эпизод имел бы большую историческую достоверность, назови автор имена продажного подрядчика и не менее продажного министра. К сожалению, у мемуаристов того времени такая практика была не в ходу. Поэтому, анекдот следует рассматривать лишь как иллюстрацию к нравам той эпохи, а не как исторический факт. (прим. изд.)

11 Имя Ло, произносимoе на французский манер. После провала его предприятия, шутники заявили, что нация была “lasse de lui” и предложили называть его Monsieur Helas! (господин Увы!) (прим. изд.)

12 - государственные казначейские билеты (прим. пер.)

13 - биржевых игроков, фр. (прим. пер.)

14 - силой, фр. (прим. пер.)

15 Любознательному читателю будет небезынтересно узнать о том, что некоторые француженки откровенно предлагали себя к услугам Ло, на что последний, в зависимости от той роли, которую для него было удобно играть в конкретном случае, отвечал либо милостивой улыбкой, либо показным смущением. Рассказ об этом приводится в “Письмах мадам Шарлотты Элизабет де Бавьер, герцогини Орлеанской”, т. ii, стр. 274. (прим. изд.)

16 “Не плаха, а позор - расплата за бесчестье” (пер.)

17 По этому поводу появилось следующее четверостишье:

“Постарался наш аббат,

Досточтимый де Тенчин.

Ло католиком стать рад,

И для горя нет причин.”

Похожие строки можно обнаружить в “Биографии Людовика XV” в

переводе Джастансонд:

“Тенчин, лежит печать проклятья

На рвении твоём, ниспосланном нам свыше.

Вступил шотландец в сонм небесных братьев,

И стали все бедней церковной мыши.”

18 Герцог де ла Форс стал богатым человеком не только благодаря биржевой игре; он участвовал в торговле фарфором и пряностями. Долгое время в парламенте шли дебаты о лишении герцога звания пэра, которое он унизил, сделавшись купцом; окончательное решение было в его пользу. Была нарисована карикатура, на которой его изобразили уличным грузчиком, несущим на спине мешок с пряностями. Рисунок сопровождала надпись: “Admires La Force.”

19 Гран - старая мера веса др. камней - равен 59 миллиграммам. Современная мера - карат - весит 200 миллиграмм. (прим. пер.)

20 - банковские билеты, фр. (прим. пер.)

20 - напоминание о резне, организованной Екатериной Медичи и Гизами в “Варфоломеевскую ночь” (прим. пер.)

21 - неисчерпаемый источник богатства (прим. пер.)

21 Случай, приведённый в “Тайных мемуарах времён регентства” Дюкло (прим. изд.)

22 Герцогиня Орлеанская приводит другую версию этих событий. Как бы там ни было, подобное поведение в стенах государственной ассамблеи представляется сомнительным. Она пишет, что когда радостный председатель возвратился в зал заседаний, его охватило поэтическое вдохновение и он продекламировал:

“Хорошая новость, внимайте скорее!

Изрублена в щепки карета злодея!”

23 - справедливый, честный, чистосердечный, лат. (прим.пер.)

© 2006 Русский Гуманитарный Интернет-Университет. Все права защищены.