|
Средневековый
замок в городе Корреджо на севере
Италии в свое время был родовым
гнездом княжеской семьи Корреджини,
которая владела этими местами с XI века.
Право
чеканки монет Корреджини получили
относительно поздно, в 1559 году, от
императора Фердинанда I.
Императорская грамота —
документальное подтверждение
пожалованного права — была началом
конца славного рода Корреджини.
К
тому времени многие влиятельные
вельможи Северной Италии, такие как
господа Дезана, Фринко, Лаванья,
Массерано, Массаньо, Монтанаро,
Пассерано, уже давно и прочно вросли в
фальшивомонетничество. Многие из них
только для того и обзавелись
монетными дворами, чтобы подделывать
иностранные монеты, а затем «экспортировать»
их. Основные «рынки сбыта» находились
во Франции, в Швейцарии, Германии,
Голландии и даже в Дании. Конечно, эти
монеты не были полноценными, иначе
прибыль знатных господ была бы
неприлично мала. В конце концов
изготовление денег было основным
источником их доходов.
Неоднократно
и с разных сторон слышались обвинения
в адрес сиятельных
фальшивомонетчиков. Канцелярия
императора была вынуждена несколько
раз специально заниматься вопросами
фалыпивомонетного промысла и
принимать меры против предприимчивых
князей. Но всегда фальшивомонетчикам
с помощью взяток и интриг удавалось
выходить сухими из воды, «доказав»
свою невиновность.
И
вот в этой сплоченной группе появился
новичок — Сирус Аустриакус де
Корреджо, не вполне законный отпрыск
Камилл о де Корреджо от его не
освященной церковью связи с некоей
Франческой Меллини. Когда Камилло
умер в 1605 году, княжеский титул
перешел Сирусу, которому тогда
исполнилось не то 13, не то 14 лет. Его
опекуном был регент Умберто Цукарди,
граф Фуэнте.
Когда
Сирус приступил к чеканке чужеземных
монет — не известно. Во. всяком случае
до конца 1629 года он в компании со своим
мастером-монетчиком Риваролой
занимался подделкой монет. Именно в
это время канцелярия императора
начала свое очередное расследование.
Сирусу было определено находиться в
замке Новарелла. В марте 1630 года был
оглашен приговор: имперский суд
объявил Сируса Аустриакуса де
Корреджо виновным в
фальшивомонетничестве и лишил его
всех прав на княжество. Сирус заявил
протест. Все дела ушли в Вену, где и
было найдено поистине соломоново
решение. Приговор суда был
подтвержден, но Сирусу была
предоставлена возможность выкупить
свои владения за 230 тыс. золотых
гульденов. Ни один из богатейших
князей, вплоть до короля, не
располагал такой суммой. Даже
император Карл V для того, чтобы
собрать деньги, которые пошли на
взятки для его избрания в 1520 году
императором, занял 543 585 гульденов у
Фуггеров, крупных банкиров своего
времени.
В
княжеских кругах да и среди буржуа
приговор был расценен как
несправедливый, и за ним усматривали
габсбургского императора Фердинанда
II (правившего в 1619—1637 гг.), его личные
интересы. И действительно, княжество
досталось Францу I, герцогу Моденскому,
который заплатил за него требуемую
сумму.
О Сирусе
Аустриакусе хроника сообщает, что он
умер в нищете и забвении в 1645 году в
Мантуе. Род Корред-жини прекратил свое
существование в 1711 году, за год до того,
как на свет появился король, названный
современниками и потомками «великим»
и даже «единственным».
Снаружи — Фридрих, внутри — Эфраим
Чеканка
иностранных монет сама по себе не была
фальшивомонетничеством, если при этом
соблюдались все характеристики монет,
хотя это, конечно, было вмешательством
в суверенное право другого
государства. В истории подобное
встречалось часто. Самыми
излюбленными образцами для
подражания были флорентийские
золотые гульдены, французские тюрно и
английские стерлинги. Гёзы в
Нидерландах во время освободительной
войны с Испанией между 1568 и 1588 годами в
больших количествах чеканили
испанские, португальские и германские
монеты.
Прямое
фальшивомонетничество имело место
тогда, когда, как в случае с
североитальянским княжеским картелем,
чужеземные монеты чеканились в
ухудшенном виде. Здесь господин не мог
сослаться на свое право чеканить
монеты, которое еще с античных времен
легализовало его мошенничество, если
оно ограничивалось территорией
своего государства.
Так
уж получилось — и это явный абсурд,
что в исторических трудах вплоть до
сегодняшнего дня Филиппа IV
Французского называют «королем
фальшивомонетчиков». Главные
фальшивомонетчики взошли на
историческую авансцену лишь столетия
спустя. Это были прусский король
Фридрих II, английский король Георг III и
Наполеон Бонапарт.
Фридриха
Великого потомки называли блестящим
правителем. Когда он занял прусский
трон в начале лета 1740 года, его считали
не только образованным, открытым и
терпимым, но и сказочно богатым.
Терпимость короля, правда, не
простиралась дальше декретированной
еще его прадедом — «великим
курфюрстом» свободы вероисповеданий,
оставлявшей некоторую свободу и для
еврейского населения. Сказочное
богатство состояло из 8,7 млн. талеров и
серебряных сокровищ берлинского
замка, который сестра Фридриха
Вильгельмине Фридерике Софи фон Бай-рейт
оценила в 6 млн. талеров.
Спустя
пять лет вся наличность прусского
короля была спущена в первой (1740—1742 гг.)
и второй (1744— 1745 гг.) Силезских войнах.
Первоначальный капитал, необходимый
для новой кампании, в которой Фридрих
в союзе с Англией и некоторыми
германскими государствами боролся за
обладание Силезией и Саксонией против
коалиции Австрии, Франции, России,
Швеции и большинства германских
княжеств, был оценен финансовыми
экспертами Фридриха в 5,5 млн. талеров.
Безжалостные налоги принесли в казну
2,3 млн. талеров. Часть серебряных
сокровищ была направлена в переплав,
это дало еще 1,5 млн. талеров.
Оставалось собрать 1,5 млн. талеров, и
этого могло хватить лишь в случае
быстрого окончания кампании.
Безвыходное положение заставило
всегда рационально мыслящего и
просвещенного короля обратиться за
помощью к одной из жрицалхимии с почти
символическим именем Нотнагель (фамилия
из разряда «говорящих», может быть
переведена как «аварийная игла». —
Прим. пер.), которая заверяла его, что
может «сделать» золота на 1 млн.
талеров. Конечно, эксперимент не
удался. Так как все дело было
совершенно секретным (правда, в него
был посвящен Фредерсдорфф —
камердинер короля), судьба
производительницы золота осталась
неизвестной.
Завоевание
Саксонии было первой целью прусской
армии. Необходимые для войск мелкие
монеты для покрытия первых
потребностей уже были изготовлены по
образцу лейпцигских монет в
Кенигсберге и Бреслау, пока в строгом
соответствии с саксонскими нормами.
29
августа 1796 г. 61 тыс. прусских солдат
вторгается в Саксонию. Начинается
третья Силезская война, или, как ее
потом назвали, Семилетняя война.
Саксонская армия, насчитывавшая всего
19 тыс. человек, уже к середине сентября
оказывается побежденной.
Прусское
генеральное военное командование на
занятой саксонской территории должно
было заботиться о том, как пополнить
свои войска саксонскими солдатами, а
прусскую казну — саксонскими
деньгами.
Контрибуция
была установлена в размере 5 млн.
имперских талеров, то есть в том
объеме расходов, который был
определен финансовыми экспертами
Фридриха на саксонскую кампанию. Но
это еще не все. 5 ноября появился
королевский приказ о включении
лейпцигского монетного двора во
владения прусской короны, что было
вызвано, в частности, тем, что
саксонский арендатор монетного двора
Фреге остерегался ухудшать качество
монет. Новый арендатор нашелся в лице
берлинской фирмы «Эф-раим и сыновья»,
которая за чеканку миллиона имперских
талеров в разменной монете была
готова уплатить королю 200 тыс.
имперских талеров. «Монетная стопа»
этих монет, их весовые и качественные
характеристики были гораздо ниже
исходного уровня. При Фреге монетный
масштаб составлял 14 талеров разменной
монеты из марки серебра. Эфраим, чтобы
вносить арендную плату, довел выпуск
монет до 18 и даже 20 талеров. Обман
жителей оккупированных территорий
был усугублен тем, что на обесцененных
монетах ставились довоенные годы
выпуска — 1753 и 1754.
Когда
прусские войска в конце концов
остановились в Богемии, Эфраим
предложил подделывать австрийские
монеты достоинством в 7, 10 и 20
кройцеров из расчета 200 тыс. монет на 1
млн. талеров. Фридрих Вильгельм Борке,
глава оккупационных властей в
Саксонии, сопроводил эти предложения
своим комментарием, который давал
высокую оценку этой афере, так как
тогда солдаты Богемии обойдутся
дешевле, и направил их Фридриху И.
Последний не удовлетворился
предложенным. Он потребовал 350 тыс.
талеров за разрешение на чеканку. «Эфраим
и сыновья» согласились, но при условии,
что им будет позволено изготовить
монет на общую сумму в 1,5 млн. талеров.
Контракт состоялся. Фальшивые монеты
должны были чеканиться в Дрездене и
Праге. К счастью, население Богемии не
слишком пострадало. После поражения
под Кёльном (1757 г.) прусские войска
оставили основную часть Богемии.
Продукция
саксонских монетных дворов под
давлением лавинообразно нарастающих
требований короля катастрофически
обесценивалась. Вместо
первоначальных 14 талеров из 1 марки
серебра стали чеканить 45 талеров в
мелких монетах. В летописи
фальшивомонетничества наступила
пасха. Фридрих II, однако, в каждом
договоре со своими монетными
арендаторами специально оговаривал,
что саксонские монеты не должны
попадать в Пруссию. Обесцененные
монеты в восемь грошей, а также
саксонские 6- и 3-грошевые монеты были
основными деньгами войны. Около 25 млн.
талеров Фридрих II получил от чеканки
фальшивых денег, что составило 1/6 того,
во что обошлась ему вся Семилетняя
война. Эти монеты были названы «эфраимитами».
Название было унаследовано прусскими
монетами в 1/3 талера, которые стали
чеканиться в Дрездене с 1757 года, и 12-грошевыми
монетами. Оно отражало разочарование
прусского населения, страдавшего,
правда, в меньшей степени, чем
население Саксонии или Польши, от «похудения»
денег. Эфраимиты вскоре стали
настолько непопулярными, что на
улицах Берлина им посвящали куплеты: «Прекрасны
снаружи, ужасны внутри, — Фридрих
снаружи, Эфраим внутри». В возрождение
широкомасштабного
фальшивомонетничества с
удовольствием включались и другие «монетные
господа». Первым среди них был граф
фон Вид, который в своей мастерской в
Нойвиде чеканил недоброкачественные
4-грошевые монеты, сбывая их в основном
в Саксонии, где граф составил
конкуренцию прусскому
фальшивомонетничеству. Мастерская
была закрыта лишь в 1760 году по
настоянию императора Франца I. За
графом фон Видом следовал маркграф
фон Ансбах, который организовал
производство фальшивых монет в своем
родовом имении — в Ансбахе, как и
князь фон Сайн-Виттгенштейн-Альтенкирхен,
чеканивший монеты в Сайне. Особенно
большие неприятности доставляла «старому
Фрицу» монетная мастерская князя фон
Ангальт-Бернбург Виктора Фридриха,
функционировавшая с 1758 года. Прусский
король с применением силы закрыл и
опечатал ее уже в конце 1760 года. В
ответ Виктор Фридрих не без угрозы
заявил, что, если его лишат монетной
мастерской, он впредь не будет платить
налоги, связанные с войной. Угроза
возымела действие. Виктор Фридрих
получает разрешение возобновить
чеканку монет, однако при
недвусмысленном запрете направлять
свои монеты, которые очень походили на
прусские 8-, 5- и 2-грошевые монеты, в
Пруссию.
Все
транспорты купцов, двигавшиеся на
запад, обыскивались, прусские деньги
не подлежали вывозу. Вскоре другие
господа присоединились к прибыльному
делу: герцог Вюртембергский, герцог
Саксонский-Веймарский-Айзе-нахский,
граф фон Штольберг, герцог
Мекленбургский-Шверинский и
некоторые другие. Масштаб
производимых ими денег увеличился до
45 и 44 талеров из марки.
Вину
за монетные махинации возложили на
евреев, так как арендаторами
королевских и многих других монетных
дворов являлись в основном
представители этой нации. Конечно, и в
их руках оседало немало из того, что
они делали по приказу своих господ.
Восстановленный дворец Эфраимов в
одном из районов Берлина стал ярким
свидетельством власти Эфраимов,
которые при Гогенцоллернах были в
большой чести, а глава предприятия
получил ранг тайного советника. «Эфраим
и сыновья» занимались денежным
обманом, но действовали по указке
своих господ. Они опасались
последствий незаконного обогащения,
как черт ладана. Разоблачение
означало бы не только потерю
предприятия, о чем свидетельствует
судьба казненного в 1573 году монетчика
Липпольда. И в том случае речь шла об
узаконенном убийстве, потому что
Липпольд мог доказать, что ни одного
геллера не взял себе. Он должен был с
позором умереть, потому что преемнику
скончавшегося в 1571 году курфюрста
Иоахима II был нужен повод для
организации погромов и присвоения
имущества живших в Бранденбурге
евреев. Следующий эпизод доказывает,
что не евреи были ответственны за
фальшивомонетничество Фридриха II.
Англия обещала Пруссии за кампанию
против Франции, Австрии и России
значительные субсидии,
предоставление которых было начато в
середине 1758 года: золото стоимостью 1
367 626 и серебро стоимостью 2 655 388
имперских талеров. Изготовление монет
из полученных драгоценных металлов
было поручено не арендаторам-евреям, а
осуществлялось самим государством.
Король узнал, что существуют способы
облагораживания меди. И вот мы имеем
возможность прочесть предписания
короля тайному военному советнику
Фридриху Готтхольду Коппену, Мейсен,
дата 11 ноября 1760 г.: «Я располагаю
информацией, что существует способ
рафинирования меди, при котором
обработанная рафинированная медь
может использоваться вместе с золотом
для чеканки монет, внутренняя
ценность которых значительно выше,
чем стоимость монет, сделанных из
обычной меди. Если сейчас дополненные
плохой медью монеты с изображением
Фридриха (эти монеты должны были быть
золотыми. — Прим. пер.) по своей
ценности примерно соответствуют 2
талерам, 12 грошам, то использование
рафинированной меди повышает их
стоимость до 4 талеров... Так как это
может дать значительную прибыль и
увеличить доходы от чеканки монет, я
пришел к решению, что все золото,
субсидированное англичанами и пока не
превращенное в монеты, должно быть
использовано в соответствии с этим
способом на монетном дворе в Берлине.
Все должно оставаться в моей
собственности, чтобы никакие евреи-монетчики
не имели с этим ничего общего и не
могли отчеканить ни одной монеты из
оставшегося английского золота». В
том же приказе король обязывает
директора берлинского монетного
двора и его главного мастера к строгой
секретности.
Просвещенный
абсолютный самодержец опять оказался
в плену трюкачества алхимиков. Надо
сказать, что приказ свидетельствует о
том, что его автор не вполне в ладу с
немецким языком да и знаниями
английской литературы похвастать не
может. В противном случае ему были бы
известны комедии Бена Джонсона.
В
появившейся в 1605 году и с тех пор
известной почти каждому англичанину (речь,
конечно, идет в первую очередь о
современниках Фридриха II) комедии «Эй,
к востоку» ее авторы Бен Джонсон, Джон
Марстон и Джордж Чампен показали, как
подмастерье Квиксильвер, обучающийся
«золотым делам», дает шкиперу Сигаллу
квалифицированный урок
фальшивомонетничества: «Даже самый
последний подмастерье знает, как это
делается. Но я расскажу тебе, как ты
сам можешь заставить медь побледнеть.
Возьми мышьяк — это прекрасный яд.
Промой его три-четыре раза, потом
помести в стакан с химией, пусть он
превратится в отвар. Через 24 часа он
будет готов. Этим твердым порошком
нужно тщательно натереть хорошенько
вычищенную медь. Дело сделано».
Квиксильвер знает также рецепт
утяжеления фальшивой монеты. Но
давайте довольствоваться тем, что мы
только что узнали.
«Химия»
— это, по всей вероятности, винный
камень. В 1626 году один
фальшивомонетчик из Люксембурга
признался, что если в расплавленную
шведскую медь (медь с небольшим
содержанием серебра) добавить мышьяк
и винный камень, то она становится
белой, как монета в три су.
Как
прусский король собирался делать
золотые монеты еще более золотыми —
остается загадкой. Во всяком случае он
распорядился новые золотые монеты с
изображением императора Августа
чеканить не в 11, а в 7 карат, после чего
возмущался, почему его фокус не удался
и никто не хочет брать плохую золотую
монету по ее объявленной стоимости.
В
соответствующей исторической
литературе, где Фридрих II объявляется
не только великим, но и «единственным»,
о денежных аферах короля не
упоминается вовсе. В других трудах вся
вина за эти преступления возлагается
на евреев-монетчиков. Имена монетчика-арендатора
Даниэля Итцига и банкира Натана
Фейтеля Эфраима становятся в Берлине
символом мошеннического «еврейского
ростовщичества», вообще прозвищем
евреев.
Бенжамин
Фейтель Эфраим, сын Натана, оставил
нам интересные воспоминания и
зарисовки того времени, в особенности
о том, что касалось отношения Фридриха
к Польше: «Фридрих всегда
рассматривал Польшу только как
прусскую колонию, широко трактуя
мудрую и хитрую фразу Соломона:
милость к соседу — это грех.
К
этому времени король решил произвести
уменьшение содержания драгоценного
металла в монетах. То, как он хотел это
сделать, было неправильным. Он не
хотел ничего слышать о том, что
содержание металла в монете не может
быть совершенно произвольным. Для
того, чтобы разубедить его в этом, я
привел пример с разменной монетой. Мне
хватило мужества признаться в том, что
я не внял его приказу, но, бог
свидетель, я всегда следовал правилу,
что из всех циркулирующих монет не
больше 1/10 должно приходиться на
разменные монеты. Я не мог предвидеть
появления Шуленбурга (граф Фридрих
фон Шуленбург (1742—1815 гг.), министр и
генерал-почтмейстер Пруссии,
оповестил берлинцев после поражения
пруссаков под Йеной и Ауэрштедтом (1806
г.): «Спокойствие — это первая
гражданская заповедь») и его
партнеров, которые выпуском ущербных
монет создали в стране бедственное
положение.
Чеканку
ущербных монет король обосновывал
следующими соображениями: для того,
чтобы не допустить подъема
промышленности в Польше, необходимо
привести в негодность основной
измеритель, оценивающий и воплощающий
в себе все предметы, — польские деньги.
С
одной стороны, я не рискнул говорить
ему о несправедливости этих действий.
Он бы наверняка ответил: «Смотри-ка,
еврей, а разыгрывает из себя честного
человека». С другой стороны, они
вполне совпадали с моими интересами...
Голод
распространился на весь континент (имеется
в виду засуха 1770—1772 гг.). Я должен был
на фальшивые польские деньги закупать
в Польше овощи и зерно».
Это
честные слова. Эфраим не снимает с
себя вины. Он подтверждает, что
Фридрих был фальшивомонетчиком
высокого полета: «Меня обвиняли,
говорили, что я присвоил себе часть
того, что было получено в результате
чеканки и распространения
голландских дукатов, рублей и т. д. Я же
уверяю, что моей доли в этом деле нет».
Неважно,
кто не только чеканил чужие монеты, но
и облегчал их (Бенджамину Эфраиму во
время подделки дукатов было 15 или 16
лет). Приказ исходил из королевского
кабинета. «Тайный советник Прусского
королевства» Бенджамин Фейтель
Эфраим завершает портрет Фридриха
великого, но не единственного (монарха-фальшивомонетчика)
словами: «Привязанность большого
человека чеканить в уменьшенном виде
чужие монеты восходит еще к
Семилетней войне. Эта страсть не
покидала его, так как тем самым король
находил не только необходимые для
ведения войн средства, но и скрытым
образом взимал контрибуцию со своих
соседей».
Мы
не хотим расставаться с большим
прусским фальшивомонетчиком, не
приведя суждение великого немецкого
поэта о развитии денежных дел в
Пруссии в дальнейшем. Генрих Гейне в
своих «Путевых картинах» пишет: «В
денежной политике Пруссия
продвинулась далеко вперед. Там умеют,
смышлено примешивая медь, сделать так,
чтобы щеки короля на новой монете
краснели». Но это относится к тому
времени, когда прусские серебряные
сокровища из берлинского замка давно
уже попали на монетные дворы, за
несколькими редкими исключениями. А
бравая прусская армия пережила не
одно позорное поражение.
Наполеоновские фабрики фальшивых
денег
Летом
и осенью среди бурно разросшейся
неухоженной зелени можно было
рассмотреть только верхний этаж
небольшой виллы, которая находилась
невдалеке от Монружа, южного
пригорода Парижа. Только старики
могли припомнить, что когда-то она
принадлежала состоятельному
господину и в те времена вокруг нее
был разбит небольшой парк, за которым
с любовью следил садовник,
дружелюбный невысокий человек. С 90-х
годов дом стоял пустой, закрытыми были
и ворота сада.
Кому-то
все-таки показалось, и он не преминул
сообщить куда следует, что в доме
началась новая жизнь. Этот кто-то,
прогуливаясь как-то погожим вечером,
заметил свет за завешенными окнами, а
потом расслышал и звуки, напоминающие
стук. Дом будто бы оживал. Однако
проходили недели и месяцы, но дом и сад
оставались прежними. Видели
нескольких мужчин, заметили карету,
которая пару раз проезжала поблизости.
Старая женщина, работавшая на огороде,
видела и кучера и готова была
поклясться, что разглядела у него
копыта. При этом она истово крестилась.
Постепенно
все больше людей целыми днями
сплетничали о шуме в покинутом доме.
Однажды летом 1811 года несколько
жителей явились в жандармерию, чтобы
рассказать о делах, творящихся на
подозрительной вилле. Конечно, они не
верят, чтобы там поселился сам сатана,
но все равно что-то неладно. К тому же
еще не была забыта история Луи
Мандрэна и его банды, которая
занималась фальшивомонетничеством.
Жандармы
усмехались: «Шли бы вы по домам. Дом в
полном порядке». Там работают люди и
по поручению правительства ведут
определенные изыскания.
Что
в этой информации соответствовало
действительности, так это то, что
действительно в доме выполнялось
правительственное задание. «Изыскания»
же в просторечии назывались
фальшивомонетничеством.
Домик
в Монруже был фабрикой фальшивых
денег, принадлежащей Наполеону
Бонапарту. Первая продукция фабрики —
банковские билеты венского банка.
Необходимый исходный материал был
заготовлен в Вене, пока она была под
властью Наполеона в 1805 году. Поставки
банковских билетов на светло-серой
бумаге, однако, были скоро остановлены,
так как 2 апреля 1810 г. Наполеон женился
на Марии-Луизе, дочери австрийского
императора. И все-таки
немногочисленные партии фальшивок
дошли до Австрии.
Когда
бдительные жители Монружа явились в
жандармерию, фабрика работала над
куда более объемным заказом:
подделывались русские ассигнации.
Война
с Россией самое позднее в конце 1810
года была решенным делом. Царь
Александр I 26 декабря 1810 г. пишет своей
сестре Екатерине: «Кажется, прольется
новая кровь. Я по крайней мере сделал
все, что было в человеческих силах,
чтобы это предотвратить». 23 июня 1812 г.
наполеоновские войска переправились
через Неман. Начался русский поход
властолюбивого корсиканца.
Оборудование
типографии из Монружа было перевезено
в Варшаву, где вскоре было запущено
новое производство фальшивых денег.
Позднее, после падения Москвы, его
филиал был создан в одном
полуразрушенном здании на
Преображенском кладбище, которое в то
время находилось за городом. Очевидно,
существовал и еще один филиал
непосредственно в Москве. Некий К.
Мартене, офицер русской армии,
участник отражения французской
агрессии, писал в своем дневнике: «Когда
мы ехали по улицам второй столицы
России, в одном из полу сгоревших
домов мы нашли хорошо оснащенную
фабрику фальшивых денег со всем
необходимым: машины, инструменты, а
также массу готовых ассигнаций. Они
были сделаны настолько искусно, что
отличить от настоящих денег их было
просто невозможно».
Здесь
кроется небольшая загадка. Знал ли
Наполеон о двух типографиях в Москве и
под Москвой? Или это творчество на
свой страх и риск французских
офицеров?
Склад
изготовленной в Монруже (и, наверное, в
Варшаве) «продукции» располагался в
Вильно. Но маркиз Коленкор, главный
придворный конюшенный Наполеона, в
своих воспоминаниях поделился с нами
впечатлениями о том, как
возвращающийся в Париж император с
отчаянием воспринял известие о сдаче
Вильно, его последнего бастиона в
России. «С неописуемым нетерпением он
ожидал приезда и доклада герцога
Бассано (Г.Б. Марэ, наполеоновский
министр иностранных дел). В первую
очередь он хотел знать, удалось ли
уничтожить фальшивые русские
банкноты, хранившиеся в Вильно. «От
наших людей можно ожидать, что они
вполне могут забыть об этом, — говорил
мне император. — Они могут и
перепоручить это дело кому-нибудь, кто
в поисках наживы может пустить их в
оборот. Было бы неприятно, если в руки
русским что-нибудь попадет». Он
добавил, что от некоторых частных лиц
знает, что после его проезда через
Вильно эти банкноты были поделены, и
это его беспокоило». Наполеон,
вероятно, планировал пустить
фальшивые деньги в обращение в
качестве оккупационных денег только
тогда, когда он был бы уверен в победе.
Ассигнации,
преимущественно достоинством в 25
рублей, но были и 50-рублевые, крупными
партиями поступили в обращение. Они
были сделаны весьма тщательно, хотя не
обошлось и без ошибок. Так, на
некоторых экземплярах было
напечатано «государственная» вместо
«государственная» или «холячей»
вместо «ходячей».
Когда
впоследствии русское правительство
изъяло из обращения все 25- и 50-рублевые
ассигнации, выяснилось, что в ходу
было 70 млн. рублей фальшивых денег.
Мы
подошли к важному рубежу, отделяющему
раннюю историю фальшивых денег от
современной. Уже в XIX веке начинается
своеобразное соревнование:
государство стремится использовать
технический прогресс, чтобы с большим
успехом изготовлять фальшиво-надежные
банкноты. В свою очередь, частные
фальшивомонетчики тоже не стоят на
месте, в духе технических новшеств
развивают собственные технологии,
чтобы надежно фабриковать фальшивые
деньги. Критерием подлинности банкнот
в конечном итоге становится бумага. Но
и он ненадежен. Поль Эдель,
французский эксперт в области
фальшивых денег, уже в конце XIX века
писал, что равнодушие общественности
играет на руку фальшивомонетчикам. А
что касается экспертизы бумаги, из
которой сделаны банкноты, то его
полный горького юмора совет состоит в
том, что лучше всего сначала сжечь
деньги, а потом анализировать пепел.
И
еще одно достойное внимания
обстоятельство. Частные
фальшивомонетчики постоянно
расширяют поле деятельности. И в
настоящее время не проходит и года,
чтобы за решетку не попало несколько
десятков фальшивомонетчиков, а это
лишь вершина айсберга. Но нельзя
габывать, что фальшивомонетничество
расцветает пышным цветом и на
государственном уровне. Сегодня,
правда, используются более совершенные
методы. Цель, к которой веками
стремились цезари, Аларих II, Филипп IV и
сотни их коллег, современников и
потомков, — облегчить кошелек простых
людей, реализуется сейчас гораздо
проще и в куда больших масштабах.
Конечно, сегодня это называется не
слишком прозрачным словом — «инфляция».
Но и международные аферы с бумажными
деньгами, приводимые в движение от
лица государства, достигли в XX веке
такого размаха, что Фридрих II или
Наполеон предстают неумейками-любителями.
|
