|
Январь
1947 года. Париж. Следы фашистской
оккупации заметны повсюду. Четвертой
республике еще всего два года.
Жизнь
в Париже во многом схожа с жизнью в
столицах других европейских стран,
хотя здесь нет таких удручающих
разрушений, как в Варшаве, Берлине или
Будапеште. Жизнь берет свое. Все
жизненно важные товары рационированы.
Французский франк на рынке стоит
немного, хотя «маленькому человеку с
улицы» не хватает и его. Курс франка к
доллару составляет примерно 200 к 1.
Торговцы в маленьких уютных лавках на
когда-то бурлящих улицах Монмартра
или где-то в других знаменитых или
безвестных уголках Парижа могут
предложить только то, что
распределяется по карточкам, или не
пользующиеся спросом безделушки.
Большинство магазинов вообще закрыто.
Из когда-то первоклассных, известных
гостеприимством отелей и ресторанов
почти не доносится голосов
французских шансонье. В развлечениях
доминируют джаз, буги-вуги, мелодии
Гленна Миллера...
К
новому «жизнеощущению» относится
также черный рынок, на котором есть
все. Бриллиантовые колье, украшения из
золота, персидские ковры обмениваются
на продукты питания и возбуждающие
средства (кофе, табак и пр.). На черном
рынке за доллар дают 250 и больше
франков. К самым тяжелым последствиям
войны относится и массовая
безработица. Многие из тех, кто в годы
войны боролся в Сопротивлении, видят,
что общество платит им холодным
безразличием. В эти годы всеобщей
послевоенной нужды растет число
всякого рода мошенников,
подделывающих все, что с аппетитом
проглатывается черным рынком.
Фальсифицируется
все, что имеет спрос: американские
доллары, швейцарские франки,
продуктовые карточки, разного рода
разрешающие документы. Но это — сфера
деятельности самых квалифицированных
мошенников. Другие поступают проще:
продают глину в восстановленных
банках из-под американских консервов
или самодельные сигареты в
восстановленных и искусно
запечатанных американских пачках, как
«Лаки страйк» или «Кэмел». Не
подделывают только французский франк.
Эта валюта слишком обесценена, чтобы
ради нее подвергаться риску, и
серьезному: грешник, попавший в
объятия правосудия, в худшем случае
может получить пожизненное
заключение.
К
чести тех, кто в свое время поставил
свой «имитационный» дар на службу
Сопротивлению, надо сказать, что не
они развернули предприятия по
производству всевозможных фальшивок.
Для этого требовались люди иного
склада: опытные стратеги,
разбиравшиеся в перипетиях
экономической жизни, люди с
выраженным деловым чутьем и хваткой,
способные наладить не только
масштабное производство фальшивок, но
и их сбыт. Те же, кто был готов обратить
свои деловые качества в наличные
деньги, знали, что со времен
Сопротивления во Франции было
предостаточно разнообразной техники,
с помощью которой можно изготовлять
разные фальшивые документы и деньги, и
что есть много безработных «экспертов».
Среди
«великих», кто с полным правом мог
гордиться тем, что именно он является
«душой» того или иного явно
сомнительного предприятия, был и
Збигнев Пославский, поляк в изгнании,
со слегка седеющими волосами,
официант по профессии. Ему было почти
50. В 20-х годах он работал в гостиничных
ресторанах, познакомился с нравами «высшего
общества», за «особые услуги» получал
щедрые чаевые и жил безбедно. Но те,
кому он угождал, жили лучше.
Збигнев
не долго спорил с судьбой и подыскал
себе новое амплуа, которое давало бы
больше возможностей для реализации
его способностей. Он подкладывал
бомбы, решая таким образом проблемы
конкурентной борьбы своих заказчиков.
Скоро он стал пользоваться большим
спросом. Война прервала карьеру
Пославского. Вот и сейчас, в январе 1947
года, у него не было достойного
занятия.
Утром
17 января Збигнев Пославский
расположился у окна своей скорее
плохо, чем хорошо меблированной
квартиры, которую он снимал, и лениво
перелистывал бульварную газетенку,
знакомясь с сенсационными
сообщениями о том, что дамские юбки
стали укорачиваться, что Ага-хан
помпезно отпраздновал в Бомбее свой
день рождения, об очередном разводе
одного из министров.
Перед
обедом приходит гость, которого
Пославски» ждет. Это молодой человек 30
с небольшим лет. Збигнев"! знает его
всего пару дней и связывает с ним
некоторые планы на будущее. Гость
называет себя Джолли. Пожалуй, никто в
Париже не знает ни его настоящего
имени, ни фамилии. Уже это для Збигнева
означает, что он нашел себе стоящего
партнера. У Джолли демисезонное
пальто, сшитое у хорошего портного, он
носит богемно-экстравагантный
галстук с изображением обнаженной
дамы и на нем ковбойская шляпа, дающая
понять, что он американец. Во всем
остальном он мало отличается от
хозяина комнаты, если не обращать
внимания на его фальшивый паспорт,
который дает ему право считаться
торговцем восточных ковров и табака.
Во всяком случае оба немало повидали
на своем веку.
Джолли
говорит на плохом французском, зато
Збигнев изъясняется по-английски
лучше. Оба хорошо понимают друг друга,
когда разговор вращается вокруг
событий мировой политики, о положении
на Ближнем Востоке. Сейчас там речь
идет о праве евреев на национальное
существование. По всему миру
возникают сионистские организации, и
в это время каждый думающий человек
должен ощущать моральную обязанность
в оказании помощи евреям в Палестине.
Збигнев крещеный католик, Джолли —
квакер, но оба только в детстве видели
церковь изнутри.
После
общих тем собеседники углубляются в
детали. Существуют крупные склады
оружия, оставленные вермахтом и
американской армией. Есть возможность,
даже моральная обязанность доставить
это оружие в Палестину. «За
соответствующую плату, конечно», —
уточнил с широкой улыбкой Джолли,
добавив, что у него есть необходимые
связи для того, чтобы военное
имущество двинулось в путь.
У
Збигнева тоже есть знакомые евреи,
которых он знает еще с довоенных
времен. Они с удовольствием вложат кое-какие
средства, чтобы помочь своим братьям и
сестрам в Палестине. Оба согласны с
тем, что это будет лишь скромный
начальный капитал для крупного в
будущем прибыльного дела по
переброске оружия. И вот в тот
январский день 1947 года появляется
план предприятия по фальсификации,
который в ближайшие два года будет
беспокоить не только Сюртэ. Было
решено заняться подделкой дорожных
чеков «Америкэн экспресс компани» (АМЭККО).
Подобные
дорожные чеки, распространенные
сейчас практически во всех странах,
являются кредитными долговыми
обязательствами и одновременно,
оборотными средствами. По сравнению с
наличными деньгами они в большей
степени «застрахованы» от воровства:
тот, кто получает их в филиале АМЭККО,
туристическом агентстве или в банке,
должен расписаться в верхнем углу.
Когда же в стране назначения чеки
обмениваются на наличные, то служащий
банка или гостиницы просит предъявить
паспорт или другой документ и
повторить подпись. Большая часть
мошенничеств с этими чеками
облегчалась тем, что подпись на них
ставилась не в момент обмена, а
заранее.
Через
неделю после принятия
стратегического решения в квартире
Пославского Джолли оказывается в
филиале АМЭККО на рю Скриб, где
приобретает 10 стодолларовых чеков.
Служащий за окошком почти не следит за
американцем, упражняющимся в
собственной подписи, и Джолли без
труда пролистывает два чека.
Начало
положено: на руках два неподписанных
чека. Збигнев тоже не теряет времени
даром. У него сохранились прекрасные
связи с преступным миром Парижа. Он
находит Даниэля Бернхайма, человека,
рано избравшего скользкий путь и, по
собственному признанию, растерявшего
всю свою шевелюру за решеткой. Ему 30 с
небольшим, но он знает всех «нужных
людей». Палестинский план приводит
Даниэля в восторг, и он привлекает
новых людей. Появляется Жан,
молчаливый наборщик, не последний
человек в производстве фальшивых
денег; Альберт, который, в свою очередь,
находит Анри Перрье. Анри становится «сердцем»
всего предприятия.
Ему
далеко за 40, он крепок, широкоплеч,
скор на руку, сломанный нос — след
мрачных дел, участником которых он был.
Анри вполне оправдывает свою
репутацию грубияна, хотя его
полицейское досье выглядит вполне
респектабельно. Во всяком случае это
именно тот человек, который нужен «борцам
за Палестину». Перрье считается
организатором крупных афер с
фальшивыми деньгами и документами.
15
марта 1947 г. на квартире Пославского
собирается расширенное совещание «группы».
Апартаменты для такого важного
мероприятия явно малоподходящие,
стульев всем не хватает. Хозяин припас
для этого случая бутылку коньяка и для
начала выступил с зажигательной речью
о международной обстановке в целом и о
трудностях на Ближнем Востоке в
частности. Планируемое участниками
совещания предприятие докладчик
называет необходимым промежуточным
этапом на пути выполнения ими
патриотического и одновременно
космополитического долга...
Перрье,
преодолевая зевоту, слушает нудную
проповедь, но когда Бернхайм вдруг
начинает одобрительно аплодировать,
Анри становится не по себе. «Кончай
молоть ерунду, давай о деле. А ты, Жан,
уже успел набраться. Я привык делать
дела с настоящими мужчинами, а не с
размазнями и пьянчугами», — на
бульдожьей физиономии Перрье
появляется гримаса, говорящая о том,
что любые возражения неуместны.
Джолли извлекает из своего бумажника
один из добытых им чистых чеков и
молча протягивает его «мастеру». Тот
недолго проверяет чек и без всяких
предисловий называет свою цену: 750 тыс.
франков, 1/3 сразу, 1/3 — по
востребованию, когда понадобится
покупать бумагу, 1/3 — когда первая
партия дорожных чеков окажется за
воротами типографии. «Все остальное —
ваше дело, меня это не касается», — с
этими словами мэтр покидает собрание,
оставив «борцов за Палестину» в
тяжелых раздумьях о мобилизации
средств.
Джолли
и Пославский продолжают розыск
спонсоров, которые должны найтись
прежде всего в еврейских и близко к
ним стоящих кругах. Большинство
адресов из записной книжки
Пославского оказываются бесполезными.
Прежних предприятий больше нет, за
время фашистской оккупации их
владельцы или уничтожены, или
депортированы, или ограблены. В конце
концов одного идеалиста все же
удается найти. Это доселе никому не
известный Альфонс Луп из Ниццы,
владелец небольшой фабрики «щеток
всех видов».
Экскурсы
Пославского в международную политику
оказывают на Альфонса Лупа куда
большее впечатление, чем на Перрье. Он
просит лишь об одном: чтобы в ходе этой
великой акции не забыли о его щетках.
Только тогда он станет действительно
убежденным сионистом. Альфонс Луп
отсчитывает на благие цели 160 тыс.
франков и отдает «гарантированно
настоящий» бриллиант в золотой оправе.
Бриллиант, конечно, фальшивый, но
Перрье принимает и его.
Наверху — бар, внизу — пресс, вокруг —
ночь
Анри
Перрье — человек честный, по крайней
мере так о нем говорят в уголовном
мире. Но он, конечно, не так прост,
чтобы таскать каштаны из огня для
каких-то любителей. Однако дело прежде
всего: надо найти гравера, печатника и
технику — пресс. Гравером может стать
Мишель Сути, бывший сокамерник одного
из друзей Перрье. Сути с радостью
соглашается обсудить детали, с
улыбкой рассматривает чек, пару раз
кивает и возвращает его Перрье: «Ничего
не выйдет». Перрье думает, что
ослышался. На плутовском лице Сути все
та же жизнерадостная улыбка: «Вот
водяные знаки, месье, их нельзя
подделать, а без этого все остальное
сущая ерунда. Я в этом не участвую».
Перрье
не из тех, кого ломает первая неудача.
В конце концов он узнает адрес некоего
Пьера Жанина, во время оккупации
подделавшего сотни документов и
спасшего не одну жизнь. До этого у
Жанина не было никаких осложнений с
уголовной полицией. Каким образом
Перрье удалось завербовать этого
невысокого оживленного человека,
никто так никогда и не выяснил. Пьер
Жанин был «гением» в своем деле.
Используя только ему известные методы,
он так искусно подделывал водяные
знаки, что не натренированный глаз не
отличал фальшивки от оригинала.
Оставалась
еще техника. И этот вопрос удалось
решить. В распоряжении Перрье
оказывается офсетный пресс
американского происхождения,
заказанный сразу после войны в США
одной из французских государственных
организаций, но никогда не прибывший
по назначению. Какую роль при этом
сыграли Перрье и его друзья,
установить так и не удалось. Во всяком
случае хозяин дома, в подвале которого
оказался «с иголочки» новый пресс в
заводской упаковке, согласился за
определенную плату сдать его в аренду.
К
концу мая 1947 года все приготовления
закончены. В продуктовом магазине с
баром, расположенном на окраине
Парижа, банда на три недели арендует
подвал, где устанавливается пресс.
Вскоре туда доставляются и рулоны
бумаги. Мишель Сути к тому времени уже
приготовил четыре типографские
пластины. Три следующие недели каждую
ночь в подвале кипит работа, шума не
слышно — сверху несутся ритмы буги-вуги,
заглушающие все остальное. Работающие
в подвале внимательно следят за тем,
что происходит над ними, перерывы в
работе оркестра наверх; и пресса внизу
синхронизированы.
19
июня производство прекращено, подвал
освобождается от пресса, 6 тыс. чеков
по 100 долл. каждый размещаются в
багажниках двух легковых автомобилей
и прибывают на склад хозяйственного
магазина, принадлежащего любовнице
Альфонса Лупа из Ниццы. Там же на
следующий день появляется Анри Перрье,
с тем чтобы получить последний платеж.
Джолли встречает его и объясняет, 'что
деньги «еще не поступили». Перрье, не
говоря ни слова, вскрывает упаковку с
чеками, отсчитывает 1 тыс. чеков,
кладет их в свой портфель и так же
безмолвно закрывает за собой дверь.
При «черном» курсе 250 франков за
доллар это совсем неплохой кусок.
Теперь же начинается самая трудная
часть любой аферы с фальшивыми
деньгами: проверка на надежность и
сбыт.
Наперегонки с полицией
21
июня Бернхайм и Джолли улетают в
Антверпен, чтобы там, а заодно и в
Брюсселе реализовать часть чеков.
Конечно, реализация идет не в розницу,
а оптом, сбытовая сеть уже налажена.
Учтены и соответствующие накладные
расходы, комиссия за реализацию может
составить от 30 до 50%. Риск быть
пойманным, которому подвергается
оптовый поставщик, относительно
невелик. Совсем в другой ситуации
находится тот, кто непосредственно
реализует фальшивые деньги, его
заработок относительно невелик в
сравнении с шансом оказаться в руках
полиции.
Надо
торопиться. Масса горячего товара
должна рассосаться раньше, чем
полиция предпримет ответные меры. На
черном рынке Парижа ежедневно
десятками продаются чеки АМЭККО.
19
июня 1947 г., как мы помним, упаковки
фальшивых чеков покинули подвал
магазина с баром. И в тот же день м-р М.
И. Седерлунд, шеф отдела детективов
АМЭККО в Европе, получил сообщение о
том, что к оплате был предъявлен
фальшивый дорожный чек на 100 долл.
Потом эти сообщения участились: из
Ниццы, Брюсселя, а также из Парижа, где
неопытный торговец принял за
возможного покупателя своего чека
сотрудника «Сюрте насьональ». М-р
Седерлунд высоко оценил
профессиональное мастерство банды
мошенников. После скрупулезного,
многочасового изучения фальшивых
чеков он телеграфирует в Нью-Йорк: «Высококлассная
работа... Краски бледноваты, водяные
знаки оттиснуты слегка сильнее,
номера серий несколько темнее нормы».
В
начале июля Эмиль Бенаму, невысокий,
жилистый алжирец, старший комиссар «Сюрте
насьональ», во взаимодействии со
старшим комиссаром Луи Пуарье из
парижской полиции предпринимают
энергичные меры. Пуарье — полная
противоположность Бенаму. Это рослый,
бородатый, немного неуклюжий мужчина.
Что обоих объединяет, так это отличные
сыскные качества, чутье не подводило
их и тогда, когда приходилось
сталкиваться с казалось бы
неразрешимыми загадками. Оба, к тому
же, эксперты с довоенным стажем по
делам, связанным с фальшивыми
деньгами. В компании с ними работает
следователь Марсель Фрапье и М. И.
Седерлунд.
Прежде
всего на ноги подняты все филиалы
Интерпола по всей Западной Европе.
Потом подключается пресса,
общественность ставится в
известность о фальшивках.
Вскоре
в «Сюрте насьональ» стекаются
сведения из Швейцарии, Бельгии,
Западной Германии, Скандинавии,
Австрии, даже из Чехословакии о
появлении фальшивых чеков АМЭККО. 3
июля 20 фальшивых чеков попадают в один
из нью-йоркских банков, их следы
обрываются на пилоте
трансатлантического самолета.
Конечная станция — парижский «черный
рынок», но там справок не дают.
АМЭККО
прислала подкрепление. 18 июля в Париж
прибывает Дж. К. Ливингстон, вице-президент
компании. 60-летний американец с
элегантной бородкой настроен
решительно: он не позволит этим
парижским прохвостам вмешиваться в
дела его фирмы, речь идет о престиже
компании с мировым именем. Шума от
него больше, чем пользы.
Между
тем банда отчаянно стремится сбыть с
рук горячий товар. Ситуация на рынке
меняется. Сообщения в газетах сделали
свое дело. Со всех сторон сообщают о
появлении фальшивых чеков. 22 июля
таможенники швейцарского
пограничного городка Валлорб
обнаружили 50 фальшивых чеков, не
указанных в декларации. Таможенники
не подозревали, что чеки фальшивые, и,
слегка пожурив их владельца, пожелали
ему счастливого пути. Через две недели
в Женеве первый секретарь миссии
одной из южноамериканских стран в
Париже приглашается швейцарскими
полицейскими в полицейский участок.
Дипломат пытался реализовать в одном
из женевских банков 100 фальшивых и
заранее подписанных дорожных чеков,
которые он приобрел на «черном рынке»
в Париже!
В
эти же дни Жан встречает своего
старого знакомого, вместе с которым он
еще до войны проворачивал одно дело с
фальшивыми деньгами. Это Поль
Таллендье, громила с черными от
жевательного табака зубами, который
без труда сделал бы карьеру в фильмах-ужасах.
Таллендье подвизался в роли эксперта
по типографским делам еще одной банды,
которая тоже собралась заняться
подделкой дорожных чеков. Он готов
участвовать в сбытовой деятельности
фирмы «Пославский и к°» и обещает
приобщить к этому и своих людей.
Встреча должна состояться на
следующий день в кафе «Аккей». Жан
должен принести первую партию в 400
чеков.
В
назначенное время мимо кафе медленно
проехал «ситроен» и свернул в проулок.
Через две минуты в кафе вошли два
господина и заняли столик недалеко от
входа. В глубине зала сидят Жан и
Альберт. Появляется Таллендье и
знакомит четырех мужчин. Называются
не клички, которые через два с
половиной года можно будет прочитать
на страницах газет. Вежливость во
Франции входит и в кодекс чести
преступников. «Месье Жильбер и месье
Антон», — представляет Таллендье. Жан
и Альберт сами называют свои имена. Ни
одной фамилии при знакомстве,
естественно, не прозвучало.
Жильбер
Хайслер — молодой бездельник с
небольшими шансами сделать карьеру в
преступном мире. Он — натура
артистическая, нуждается в сильной
направляющей руке. Антон Берманн лет
на 10 старше (ему около 40) и сделан из
совсем другого теста. Он любит
подчеркивать свое дворянское
происхождение, восходящее к некоему
австрийскому роду, говорит по-немецки,
не без акцента по-французски и на
оксфорд-английском. Берманн опытен в
подделке фальшивых денег и числится в
розыске Интерпола.
«Аккей»
— излюбленное место самых разных
людей, избегающих яркого света, а
также фирмы «Пославский и к°». В то
утро 14 июля кафе было почти пустым. И
все равно пятеро мужчин предпочитают
уединиться в смежной комнате, где
можно без помех поговорить. Заказан
легкий завтрак. Только Жан приносит
себе из буфета дешевого шипучего вина.
Таллендье,
Хайслер и Берманн уважительно
рассматривают чеки. Их качество
вызывает похвалу. Берманн
говорит, что готов войти в дело
вместе со своими людьми. Для такой
небольшой партии, как лежащие на столе
400 чеков, он уже имеет покупателя и
предлагает сразу же заехать к нему.
Жан
кладет пачку чеков обратно в портфель
и, качнувшись (бутылка уже пуста),
выходит вместе с Таллендье, Хайслером
и Берманном к машине, стоящей за углом.
Только Альберт остается, ему не
нравится эта игра, если деньги попадут
не в те руки, он не хочет платить за это
сломанными костями.
«Ситроен»
выезжает к Елисейским полям и
останавливается на одной из
близлежащих улочек. Берманн забирает
портфель и говорит Жану, что он может
на некотором отдалении следовать за
ним.
Постовой
перед отелем «Астория» — штаб-квартирой
армии США — лениво жует свою резинку и
не обращает внимания на карточку,
которую Берманн ему предъявляет. Жан,
следуя за ним, поднимается на третий
этаж, где двое субъектов в светлых
пиджаках вырастают рядом с его
коллегой и уводят его. Жан несется
вниз по лестнице, как будто дело идет о
его жизни. Собравшись, он ровным шагом
пересекает холл гостиницы и потом из
укромного местечка наблюдает, как
Берманна заталкивают в машину.
Все
это было вполне удавшейся
инсценировкой. Действующими лицами
были действительно полицейские,
правда, один из них уже распрощался со
службой, да и второй был на грани
увольнения. Оба были старыми
знакомыми Берманна. И отправились они,
конечно, не в комиссариат, а в кафе, где
все вместе отпраздновали удачу. Позже
к ним присоединился и Хайслер.
Расплатились они, не скупясь,
стодолларовым чеком, конечно,
фальшивым.
Окончательный расчет
Точно
сказать, сколько чеков из 6 тыс.,
изготовленных в подвале под баром,
разошлось, найдя покупателей,
невозможно. За два с половиной года
напряженного труда полиции удалось
обезопасить 1100 фальшивых чеков. Но и
много лет спустя фальшивые чеки
появлялись то на Ривьере, то в Южной
Америке.
«Америкэн
экспресс компани» получила в порядке
компенсации нанесенного ущерба (прежде
всего морального, так как была задета
репутация фирмы и ее авторитет у
клиентов) 20 млн. франков.
Таллендье,
который, очевидно, не подозревал о
спектакле, который разыграет Берманн,
позднее присоединился к Жану и
Альберту. Вся троица попалась на
подделке продуктовых карточек.
Хайслер подвизался продавцом
фальшивых почтовых марок. Он потерял
свободу, когда пытался распространить
среди филателистов слишком много
саксонских треугольных почтовых
марок. Берманн настолько уверовал в
свою удачу, что рискнул
распространять фальшивые доллары в
американской зоне оккупации Германии.
Военный суд приговорил мошенника, в
течение многих лет разыскивавшегося
Интерполом, к 12 годам заключения.
Джолли, почувствовав опасность в
афере с фальшивыми дорожными чеками,
совершено внезапно скрылся и смог
следить за процессом, проходившем в
марте 1950 года в Париже, со стороны, в
полном комфорте, листая французские и
нью-йоркские газеты. Ни в одном из
сообщений не было названо его
настоящее имя, хотя он был прекрасно
известен парижской полиции. Но его так
и не привлекли к суду, и вышел он из
аферы с белоснежной манишкой. Так же
легко миновало правосудие и второе
главное действующее лицо аферы —
Збигнева Пославского. Он вовремя
отправился в Израиль и стал там
владельцем небольшого отеля.
Из
59 обвиняемых на судебном процессе в
марте 1950 года 50 были признаны
виновными. Их приговорили к разным
срокам тюремного заключения, от
нескольких месяцев до девяти лет, а
также к денежным штрафам, размер
которых доходил до 6 млн. франков.
Главными обвиняемыми на суде были:
Сути, Хайслер, Жан, Перрье, Жанин,
Таллендье и Луп. Заочно был осужден
Бернхайм, который оказался таким же
неуловимым, как Пославский и Джолли.
М-р
Дж. К. Ливингстон, придя в согласие с
собой и с миром, вернулся в Штаты. М. И.
Седерлунд без заметного ущерба
перенес удар, нанесенный его
репутации ведущего детектива АМЭККО.
Эмилю Бенаму вскоре пришлось
столкнуться с новыми задачами,
решение которых найти было совсем не
просто. Его лучшее дело было еще
впереди, оно принесло ему славу Мэгре
в делах с фальшивыми деньгами. Это
было дело гениального одиночки —
изготовителя фальшивых денег
Боярского.
|
