|
Без всестороннего учета
демографического фактора невозможно судить об экономических
процессах и эффективности экономической политики любого
правительства, существовавшего в годы Гражданской войны на
территории бывшей Российской империи. Особенно показательна в этом
плане Сибирь, где власть долго удерживали различные
антибольшевистские силы.
Несколько столетий подряд Сибирь являлась для России одним из
главных направлений переселенческой активности. В конце XIX – начале
XX вв., особенно в годы столыпинской аграрной реформы,
переселенческое движение в Сибирь из западных регионов страны резко
возросло. С 1896 по 1914 гг. сюда переселилось более 4 млн. человек.
В годы Первой мировой войны и последовавших затем революционных
событий поток переселенцев продолжал набирать силу. Большое
количество свободных плодородных земель, низкая плотность населения,
правительственный протекционизм в области колонизационной политики
привлекали в Сибирь все новые и новые массы мигрантов. Мировая война
и революция внесли в переселенческое движение новые стимулы. Для
большинства переселенцев обустройство в Сибири стало представляться
едва ли не единственным способом выжить вследствие товарного и
продовольственного голода, обрушившегося на центральные и западные
губернии России.
Для самой Сибири массовый
приток беженцев и переселенцев из Европейской России в 1917 – 1918
гг. носил катастрофические последствия. К этому моменту в Сибири
существовал отлаженный механизм местных учреждений Министерства
земледелия и колонизации, в обязанности которых как раз и входила
задача приема, организации и обустройства переселенцев. Приток
людских ресурсов, главным образом из сельскохозяйственных районов
страны, долгие годы подряд воспринимался как благо. Неосвоенные
богатства Сибири нуждались в рабочих руках; развитие промышленности,
строительство транспортных артерий, крупнейшей из которых являлась
Великая Сибирская магистраль, влекли за собой увеличение спроса на
продукты питания, тягловую силу, лес, металл. Переселенцы
пользовались многочисленными льготами и субсидиями, что позволяло им
в довольно короткие сроки создавать и развивать личные хозяйства.
Немаловажным фактором в
переселенческой политике российского правительства являлся фактор
геополитический. Сезонные рабочие из Китая, разбалансировавшие рынок
труда в Сибири, экономическое давление японского и китайского
бизнеса на приграничные области России - все эти факторы заставляли
российские власти заботиться об освоении малозаселенных областей
Сибири и Дальнего Востока в целях обеспечения экономической и
военной безопасности страны.
Гражданская война
привнесла в миграционные процессы свои особенности. Переселенцев,
пользовавшихся государственной поддержкой, ориентированных на
создание в Сибири крепких крестьянских хозяйств и имевших для этого
физические и материальные ресурсы, сменили потоки беженцев,
принесшие в этот регион экономический и демографический кризис.
Временное Сибирское правительство и Всероссийское (Омское)
правительство адмирала А.В. Колчака стремились преодолевать
создавшийся кризис. Вместе с тем, стремление сибирских властей к
проведению единой централизованной миграционной и колонизационной
политики наталкивалось на препятствия, которые им так и не суждено
было преодолеть.
Одной из
первых проблем, вставших перед Временным Сибирским правительством в
вопросе управления миграционными потоками в Сибири, оказалась
проблема организационная. Проблема эта в значительной степени была
усугублена действиями советских властей, шаги которых в миграционной
сфере отличались поспешностью и необдуманностью. Местные учреждения
Министерства земледелия и колонизации в Сибири были распущены, их
квалифицированный и опытный персонал остался не у дел, а процесс
переселения, активизировавшийся в конце зимы 1917 - 1918 гг.,
оказался фактически неуправляемым. В первую очередь прекращалась
деятельность статистических органов. Так, в феврале 1918 г.
появилось указание Технического совета Восточного района заведующему
Восточным районом о закрытии статистических отделений Министерства
земледелия и колонизации. В указании говорилось: «Предлагается к 1
марта закрыть Куенгинский и Стретенский пункты, уволить
обслуживающих их лиц и принять меры к охране зданий и имущества
пунктов. К 1 же марта должно быть ликвидировано Статистическое
отделение и регистратура на Иркутском пункте с увольнением служащих
этих отделений от занимаемых должностей… Обработка статистического
материала и регистратура впредь до улучшения финансового положения
страны прекращается…» Это решение привело к практически полному
прекращению работы по сбору и анализу статистической информации о
миграционных процессах в Сибири.
По этой причине при
исследовании демографических процессов в Сибири этого периода
приходится довольствоваться лишь косвенными источниками. К таковым
относятся: 1) финансовые отчеты переселенческих пунктов о суммах,
истраченных на питание беженцев и переселенцев, 2) текущая
документация и отчеты Российского общества Красного Креста и других
благотворительных организаций, осуществлявших помощь беженцам в этот
период, 3) документы управлений железных дорог, отражающие
количество перевезенных пассажиров. Все эти источники отличаются
значительной степенью тенденциозности, и доля фальсифицированных
данных, содержащихся в них, весьма велика. Так, отчетность
благотворительных организаций очень часто завышалась в целях
получения дополнительных бюджетных ассигнований на помощь беженцам,
и в итоге приписки «мертвых душ», якобы получивших помощь, были
явлением обычным. Отчетность железнодорожных властей о количестве
перевезенных пассажиров также не могла быть сколько-нибудь
достоверной, поскольку далеко не все пассажиры покупали билеты;
гораздо чаще, как это хорошо известно, поезда брались с боем,
особенно начиная с весны 1918 г., когда объективный учет беженцев и
переселенцев, проезжавших по железным дорогам, стал практически
невозможен. Позднее ситуация только усугублялась. Так, в январе 1919
г. один из районных отделов колонизации констатировал в телеграмме в
Омск, что «…регистрация затрудняется противодействием
военнопленных, прибывающих часто малыми партиями, спешащими даже на
буферах и тормозах. Необходимы меры упорядочения…».
С приближением весны 1918
г. резко возросло переселенческое движение за Урал. Крестьяне
стремились прибыть к новому месту жительства к началу
весенне-полевых работ. Голод, безработица и нужда малообеспеченных
слоев населения, стремление к наживе и более выгодному использованию
капитала для зажиточных слоев явились движущими силами
переселенческого движения в первой половине 1918 г. Под видом
переселенцев ехало также большое количество мешочников. В
Европейской России пуд зерна или муки стоил 150 – 200 руб., за
Уралом в городах – 15 – 20, а в деревнях всего 6 – 7 руб.
Главный поток
переселенцев в Сибирь и Среднюю Азию направлялся из северо-западных
и западных губерний (Тверской, Могилевской, Минской, Витебской), а
также из Среднего Поволжья. Уездные и губернские советы осаждала
масса желающих переселиться. Типичными для того периода времени были
телеграммы такого содержания: «Вследствие голода в губернии
настоятельно прошу разрешения переселения в Сибирь. Толпы голодных
осаждают совет, требуя пропуска».
Железнодорожный транспорт
не обеспечивал перевозку переселенцев. В принятом в апреле 1918 г.
специальном обращении «От Совета Народных комиссаров» говорилось,
что, «выезжая с мест отдельными семьями или небольшими группами,
переселенцы, по мере приближения к Уралу, сливаются в огромный
людской поток. Расстроенные за время войны и демобилизации армии
железные дороги не имеют возможности перевезти переселенцев с
кладью. На узловых передаточных станциях скопляются тысячи едущих.
Сибирские города и поселения, ближайшие к железной дороге,
переполнены. Многие из них не принимают вновь приезжающих. Уже
начались эпидемии».
Местные органы Советской
власти за Уралом обычно занимали резко отрицательную позицию к
приему новых переселенцев из Европейской России отчасти потому, что
еще оставалось «неземлеустроенным» большое число ранее прибывших
переселенцев и местных жителей, отчасти из-за процветавших
местнических настроений. Нередко переселенцы, которым удавалось
занять пригодное для жилья помещение, становились самыми активными
противниками обустройства вновь прибывших беженцев. Сохранилось
письмо переселенцев в местный штаб Красной армии с жалобой на
действия начальника переселенческого пункта, пытавшегося принять и
обустроить прибывавших в Екатеринбург крестьян. Жалобщики обвиняли
его во всех смертных грехах, добиваясь одной единственной цели –
помешать размещению в том месте, где они жили, новых переселенцев.
Переселенческая волна весной 1918 г. быстро нарастала. К апрелю
возникли серьезные трудности с перевозкой переселенцев по железным
дорогам. НКВД РСФСР 1 апреля 1918 г. издал распоряжение всем
губернским Советам прекратить выдачу переселенческих свидетельств и
всякое разрешение на переселение до создания благоприятных условий.
Однако это решение не оказало влияния на интенсивность движения.
Пришлось сделать вывод, что запретительными мерами переселение
прекратить невозможно.
По данным
екатеринбургской регистрации, из северо-западных и приуральских
областей по Пермской железной дороге проследовало на Восток с января
по май 1918 г. 52 622 переселенца, а по Самарско-Златоустовской
железной дороге за этот же период времени, по данным Челябинской
регистрации, около 150 тыс. переселенцев.
Мятеж Чехословацкого
корпуса в мае 1918 г. и последовавшее свержение Советской власти за
Уралом приостановило развернувшееся массовое переселенческое
движение на восток. Переселенческий вопрос в связи с начавшейся
Гражданской войной и свержением Советской власти за Уралом
фактически снимается с повестки дня правительством большевиков.
Вместе с тем, переселенческий вопрос отнюдь не снимался с повестки
дня Временного сибирского правительства, Уфимской директории и,
главным образом, правительства Колчака, которые вынуждены были
решать огромное количество задач, связанных с проблемой беженцев.
Проблема «желтой угрозы», «желтого труда», «желтых рабочих»
заставляла российское правительство до 1917 г. неустанно заботиться
о заселении и освоении азиатской части России, о создании
демографического противовеса агрессивной экономической политике
ближайших восточных соседей. В 1918 – 1919 гг. Сибирь испытывала на
себе сильное экономическое влияние двух азиатских соседей: Японии и
Китая. Японский финансовый капитал стремился занять доминирующее
положение на рынке банковских услуг Азиатской России. Сибирь и
Дальний Восток периода Гражданской войны представляли собой в этом
смысле прекрасный объект для вложения денег: полуразрушенная
банковская система, слабая национальная валюта, продолжающая
стремительное падение на фоне острой нехватки денежных знаков.
Японские банки не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией.
Так, в декабре 1918 г. три банка с японским капиталом -
Гонконг-Шанхайский, Индо-Китайский и Индустриальный - предприняли
попытку осуществить эмиссию собственных денежных знаков и пустить их
в обращение на территории Сибири и Дальнего Востока России (ГА РФ.
Ф. 200. Оп. 1. Д. 187. Л. 52). Такие попытки предпринимались и
позднее, в 1919 г., когда Гонконг-Шанхайский банк, уже в одиночку,
приступил к выпуску бон, курс которых был жестко «привязан» к курсу
японской иены. Эти боны призваны были стать альтернативой
стремительно обесценивавшемуся российскому рублю. Новый финансовый
инструмент оказался с восторгом принятым сибирскими спекулянтами, в
результате чего курс российского рубля упал в очередной раз.
Экономическое влияние
Китая было иным. Его опасность состояла, главным образом, в огромном
количестве китайских рабочих, мигрировавших по территории Сибири и
Дальнего Востока в поисках заработка. Так, за период с 1 января по
18 марта 1918 г. только через Екатеринбург проследовало на Восток 17
902 «желтых» рабочих. За этот же период времени было
зарегистрировано всего 256 российских переселенцев и 86 беженцев.
Разумеется, приведенные цифры не отражают объективно существовавшую
ситуацию в миграции населения Сибири и Дальнего Востока в 1918 г. –
такая пропорция была порождена совершенно конкретными причинами:
обострение экономического кризиса в России и возникшем в связи с
этим оттоком иностранных рабочих на родину. В то же время,
приведенные цифры дают некоторое представление о тех масштабах,
которых достигала трудовая миграция в Сибирь из соседних азиатских
государств. Трудовая миграция иностранных рабочих была сопряжена еще
с одной проблемой. Хронический дефицит наличных денег в Сибири
обострялся вывозом капитала за пределы России. Происходил этот
процесс в самых различных формах, в том числе - наличными купюрами,
что обуславливалось широким проникновением российского рубля на
финансовые и товарные рынки Китая и Монголии. Так, в письме
управляющего Русско-Азиатского банка в Шанхае на имя российского
генерального консульства в Шанхае от 12 июля 1919 г. отмечалось, что
«…вероятное количество обращающихся в Китае рублей… никак не менее
500 млн.» (ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 202. Л. 269). И масса русских
денег в Китае продолжала увеличиваться. Рост ее происходил за счет
не прекращавшегося вывоза дензнаков из России и за счет массовой
подделки российских кредитных билетов.
Китайская
предприимчивость на этом поле деятельности достигала поистине
впечатляющих масштабов. В секретной телеграмме управляющего
генеральным консульством в Харбине на имя российского посланника в
Пекине от 21 июля 1919 г. говорилось следующее: «…По имеющимся в
генеральном консульстве доверительным сведениям, Русско-Азиатским
банком несколько времени тому назад были получены образцы
обязательств Государственного казначейства 1000 и 5000-рублевого
достоинства. По получении образцов дирекцией банка был предпринят
осмотр кассы для выяснения – насколько ранее принятые обязательства
соответствуют образцам. При этом оказалось, что в кассе имеются
обязательства 1000 и 5000-рублевого достоинства семи видов и 14
разновидностей, из коих ни один не соответствует вполне присланным
образцам» (ГА РФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 202. Л. 251).
Сибирские правительства,
несмотря на краткий период нахождения у власти, сознавали
существовавшую угрозу и пытались искать пути ее предотвращения. В
сентябре 1918 г. Колонизационным отделом Комитета экономической
политики Временного Сибирского правительства была подготовлена
программа мероприятий по ослаблению демографического и
экономического давления соседних азиатских государств. Вместо
прежней практики обустройства возможно большего количества людей на
первый план выдвигался принцип устройства на сибирских землях
«крепкого цветущего мелкого хозяйства». Особый акцент делался на
проблеме колонизации окраин. Авторами подчеркивалось, что «здесь в
особенности сильно проявляются обстоятельства, которые должны
заставить колонизационное ведомство отступить от своих общих
колонизационных идеалов. Именно здесь первенствующую роль начинают
играть политические моменты. В особенности это имеет место в
отношении Дальнего Востока».
В качестве мер по
«закреплению» за Россией окраин предполагалось наладить их тесные
связи с европейской частью страны путем «спешной» постройки новых
железнодорожных линий, подготовки оборонительной системы, требующей
увеличения численности населения на окраинах, освоения «русским
элементом» земель и иных экономических ресурсов «во избежание
стихийного захвата их иностранцами, особенно желтыми» (ГА РФ. Ф.
159. Оп. 1. Д. 50. Л. 19 - 20). Из документа следует, что авторами
подразумевался вовсе не «физический» захват территории России
войсками японских интервентов. Речь шла о захвате экономическом,
который уже представлял собой вполне оформившуюся тенденцию.
Пограничные области Приморья, Читинский, Иркутский, Новониколаевский
районы в полной мере испытывали на себе экономическую экспансию
юго-восточных соседей. Предприятия торговли, обслуживания, меняльные
конторы, банки, промышленные производства, принадлежавшие выходцам
из Китая и Японии, уверенно завоевывали российский рынок. Крупный
японский и китайский бизнес, ориентированный на экспортно-импортные
операции, также проявлял большую активность. Внешнеторговый баланс
российско-японской торговли в сентябре 1919 г. выражался следующими
показателями: японский экспорт в Россию - 2 635 900 иен; импорт из
России - 428 088 иен. Общий экспорт с января 1919 г. составил 58 879
643 иены. Вывезено из России товаров было всего на 3 651 271 иену.
Особенно показательна структура экспорта в Россию: помимо продукции
текстильной промышленности, составлявшей основную долю экспорта, в
Россию ввозились даже репчатый лук и кожа. Такая ситуация порождала
опасность превращения Сибири и Дальнего Востока России не просто в
сырьевой придаток азиатских соседей, но в недалекой перспективе
грозила их отделением от России.
Такого рода опасность в
полной мере осознавалась Временным Сибирским и, позднее, Омским
правительством адмирала Колчака. Поэтому вопросы геополитики
занимали далеко не последнее место в их деятельности. В сентябре
1918 г. Колонизационным отделом отмечалось, что «возможное
перемещение мирового центра с берегов Тихого океана на берега
Атлантического океана делает для нас особенно ценным обладание
нашими дальневосточными областями. Потери здесь могут стать
непоправимыми и ничем невознаградимыми; от этого, быть может,
зависит вся судьба России». И далее: «При намечении соответствующих
работ уже нельзя руководиться соображениями коммерческой и даже
экономической их выгодности, как в общем случае земледельческой
колонизации; во главу угла здесь должны лечь соображения
политические.
Приоритет «политических
соображений» предполагал фактический отказ от существовавшей до 1917
г. колонизационной практики, включавшей в себя разработку четких и
продуманных планов колонизации Сибири и Дальнего Востока, поиск,
оценку и обустройство пригодных для заселения земель, создание на
заселенных территориях крепких крестьянских хозяйств. Гражданская
война, экономический кризис и «желтая угроза», наряду с «красной»,
вынуждали антибольшевистские сибирские власти разрабатывать планы
создания «любой ценой» своего рода «демографического противовеса»:
«Для колонизационного ведомства здесь и ставятся две, отчасти
смешивающиеся задачи – привлечение людей и освоение земель.
Количественное задание здесь должно преимуществовать перед
качественным (Курсив наш.- Авт.). От стремления к подбору наиболее
желательного контингента переселенцев и насаждения крепких
зажиточных хозяйств здесь приходится отказываться. Вместе с тем,
именно на дело окраинной колонизации государственные средства должны
быть брошены особенно щедро».
Колонизацию окраин
предполагалось осуществлять по двум основным направлениям:
земледельческому и промышленному. Для земледельческой колонизации
должен был подготавливаться земельный фонд, который соответствовал
бы по объему и качеству потребностям колонистов. Вместе с тем,
авторы проекта сознавали, что демографическая ситуация в Сибири и на
Дальнем Востоке настолько сложна, что «придется насиловать
естественный ход колонизации с Запада на Восток, заставляя волну
переселенцев направляться в отдаленнейшие области, минуя
промежуточные».
Разработкой конкретного
плана колонизационных мероприятий в Сибири и на Дальнем Востоке
занялось Министерство земледелия и колонизации. Им были намечены
следующие основные пункты колонизационной программы: продолжение
работ по колонизации Азиатской России в целях «надлежащего
использования» ее производительных сил, планомерные мероприятия по
колонизации Дальнего Востока и приграничных местностей, содействие
сооружению сети железных дорог и водных путей, имеющее целью вовлечь
в колонизационный оборот неиспользованные пространства, широкие
мелиоративные работы, мероприятия по колонизации Севера и
Южно-Сибирских пустынных степей, меры по промышленной колонизации,
имевшие своей целью распределение по территории колонистов– рабочих
и их устройство, земельное устройство в промышленных районах, а
также содействие возникновению промышленных предприятий и
обеспечение их землей. Особое место в плане отводилось введению и
развитию в Азиатской России института «мелкой» частной земельной
собственности.
Этой же цели было
призвано служить и постановление Совета министров от 14 марта 1919
г. «О предоставлении военнослужащим русской армии и флота,
принимавшим участие в борьбе за возрождение России, преимуществ и
льгот в отношении земельного и хозяйственного устройства».
Постановление давало право преимущественного перед всеми остальными
лицами, в течение десяти лет со дня издания закона, устройства на
всех открытых для водворения переселенческих участках военнослужащим
строевых частей, принимавшим «непосредственное участие в боевых
действиях или отдельных вооруженных столкновениях при борьбе за
возрождение России». Обещание правительства предоставить землю
участникам военных действий против Красной армии и партизан,
безусловно, преследовало политические цели, создавая мотивацию для
пополнения численного состава колчаковских армий представителями
средних и малообеспеченных слоев сибирского крестьянства. Другими
словами, была сделана попытка вырвать из рук большевиков самый
главный козырь - обещание бесплатной земли. Это постановление
призвано было хотя бы отчасти компенсировать нерешительность
правительства Колчака в области земельной политики, - одной из
главных причин поражения Белого движения.
Вместе с тем, в названном
постановлении четко просматривается стремление Омского правительства
к проведению централизованной колонизационной и демографической
политики. Представляется неслучайным выход в свет этого закона
спустя всего лишь два месяца с момента активного обсуждения в
Министерстве земледелия и колонизации ситуации, складывавшейся в
районе строительства Южно-Сибирской железной дороги. В письме
директора Отдела колонизации Министерства Н. Федосеева в Управление
по постройке Южно-Сибирской железной дороги от 15 января 1919 г.
констатировалась опасность бессистемного заселения областей,
прилегавших к полосе дороги, имевшей стратегическое для Сибири, и
крайне важное для России в целом, значение. «Так как магистраль
пересекает ряд степных областей, весьма слабо заселенных в районе
этой дороги, - отмечалось в письме, - Отдел колонизации считает
государственной необходимостью принять чрезвычайные меры по
образованию разного рода участков, как по линии железной дороги, так
и в прилегающей полосе. Намечаются участки для целей земледелия,
скотоводства и торгово-промышленные центры. С образованием этих
участков нельзя запоздать, так как в противном случае начнется
бессистемное самовольное заселение полосы вдоль железной дороги, со
всеми тяжелыми последствиями такового». Как показали дальнейшие
события, подобному перспективному планированию миграционной политики
не суждено было осуществиться. Поток беженцев, хлынувший в Сибирь в
1918 - 1919 гг., поставил перед Омским правительством целый ряд иных
задач, связанных с питанием, лечением, обустройством разоренных
войной людей, совершенно не способных к производительному труду на
земле или в промышленности.
Вся территория, находившаяся под контролем Омского
правительства, была поделена на восемь районов, или «полномочий», в
пределах которых ответственность за призрение беженцев была
возложена на Российское общество Красного Креста и другие
общественные благотворительные организации, объединенные под его
флагом. 1-е Златоустовское полномочие, с центром в Златоусте,
располагалось по линии станция Сулея — станция Уфа. 2-е передовое
полномочие – по линии станция Сулея — станция Аксаково (после взятия
белыми Уфы — станции Сулея — Аксаково — Уфа — Раевка); на него легла
основная работа по приему раненых и больных. 3-е передовое
полномочие располагалось по линии станций Сулея — Мясогутово —
Тастуба — Бирск; в этот район направлялся главный поток бывших
военнопленных из Германии, Австрии, Болгарии и Турции. Кроме них
были созданы также районное полномочие при Уральском корпусе
генерала Голицына и четыре тыловых полномочия: Челябинское,
Курганское, Петропавловское, Куломзинское. Функции последнего из них
должны были осуществляться вдоль берега Иртыша по железнодорожной
магистрали Омск — Ново-Николаевск. В этом районе концентрировались
потоки беженцев с Поволжья, Приуралья и Сибири. Площади районных
полномочий строились с таким расчетом, чтобы каждая из дорог, по
которой двигались войсковые части, проходила целиком вдоль одного из
них (ГА РФ. Ф. 1845. Оп. 1. Д. 3. Л. 3).
Был предпринят и ряд
административных мер, цель которых заключалась в том, чтобы
ограничить размещение беженцев и переселенцев в городах,
задыхавшихся от перенаселенности, роста цен и безработицы. Так, 27
августа 1919 г. в Министерстве внутренних дел состоялось совещание
по вопросу о расселении беженцев под председательством
главноуполномоченного МВД по оказанию помощи беженцам Н.В. Смирнова.
Протокол заседания был направлен в Министерство земледелия и
колонизации. Он содержал перечень основных мероприятий правительства
по «разгрузке» городов от массы беженцев: «Ввиду переполнения
городов и стремления беженской массы расселиться преимущественно в
городских поселениях, принять меры к тому, чтобы в городах
размещались, по возможности, только правительственные учреждения и
такие жители городов, которые связаны с данным пунктом службой,
работой на предприятиях или в силу своей профессии не могут быть
размещаемы в сельских местностях». Для осуществления плана
расселения в случае необходимости предполагалось принимать
принудительные меры, «дабы избежать больших скоплений беженских масс
в местностях, не обеспеченных жилищами и питанием». Планировалось
проведение и агитационной работы для разъяснения беженцам, что «в
силу создавшегося положения» возвращение их в ближайшее время на
родину невозможно, и потому им надлежит селиться в указанных
правительством местностях, где они «найдут заработок».
Для выполнения этого плана в узловых пунктах
следования беженцев (Куломзино, Ново-Николаевск, Томск, Красноярск,
Иркутск, Сретенск, Чита) создавались Бюро труда при уполномоченных
МВД в составе представителей земств, городов, кооперативных
организаций, Министерства торговли и промышленности и Министерства
труда, в задачи которых входило создание рабочих мест для беженцев и
с целью перевода последних на «самообеспечение». Для выполнения этой
задачи Бюро труда должны были «озаботиться» снабжением рабочих
теплой одеждой, обувью и орудиями труда через Министерство снабжения
и продовольствия. В целом предпринимавшиеся попытки взять под
контроль миграционные процессы в Сибири имели некоторый
положительный эффект. В частности, сильнейшие эпидемии сыпного тифа,
спровоцированные массовым движением населения и охватившие в течение
короткого времени значительные пространства, были предсказаны, и
последствия их оказались существенно меньше возможных. Уже 8 марта
1918 г. стали появляться первые сообщения о развитии эпидемии. Так,
в телеграмме заведующего Восточным районом сообщалось: «…Манчжурский
пункт, где в настоящее время скопляются эшелоны с китайскими
рабочими и стоят по несколько дней в ожидании отправки в Харбин и
другие города, не может остаться без врача, тем более что имеются
сведения о развитии эпидемии сыпного тифа». Эпидемические больные
попадали в Сибирь и из европейских стран, из которых шел процесс
возвращения российских военнопленных. В декабре 1918 г. и марте 1919
г. по Челябинску прокатились две волны сыпного тифа; в августе -
сентябре 1919 г. сыпной тиф охватил уже практически всю территорию
Сибири. Поэтому особое внимание властями начало уделяться
организации беженских бараков, питательных и дезинфекционных
пунктов. Отчетность питательных пунктов, как уже отмечалось выше, -
один из немногих доступных источников информации о миграционных
процессах, имевших место в Сибири в период Гражданской войны. Ими
производился учет всех выданных бесплатно или купленных беженцами и
переселенцами за деньги порций пищи. Учитывая обычную практику
российских учреждений производить массовые приписки «мертвых душ»,
этот источник надлежит подвергать серьезной критике. Вместе с тем,
он дает возможность представить масштабы происходивших миграций
населения. Так, в телеграмме, направленной в Омск из иркутского
переселенческого пункта 16 марта 1919 г. приводилась следующая
информация: «…Через пункт передвигаются беженцы, военнопленные,
переселенцы. С июля по декабрь 1918 г. за плату выдано порций 46
999, бесплатно 18 542, детям молока 2 716. Кроме того, выдано
бесплатно хлеба 9 854 порции…». Огромные массы людей, сорванные с
обжитых мест голодом, военными действиями, бесчинствами войск и
страхом за свое будущее, порождали ситуацию, называемую на
современном языке гуманитарной катастрофой. Вместе с тем, причины,
по которым происходила такая массовая миграция, не столь очевидны.
Многие современники отмечали характерный факт: практически во всех
слоях «трудового» населения по обе стороны фронта наблюдалось
недовольство существовавшей властью и желание оказаться «по другую
сторону». Голод, нехватка промышленных продуктов и медикаментов на
территории, находившейся под контролем советских властей, порождали
недовольство правлением большевиков и стремление людей в этой связи
попасть в более благоприятные экономические условия, каковыми
представлялись условия в «Колчакии». В то же время, Омское
правительство постоянно сталкивалось с проявлением недовольства в
среде промышленных и железнодорожных рабочих, с нетерпением
ожидавших прихода большевиков. При этом часто беженцы, искавшие в
Сибири убежища от наступавшей Красной армии, руководствовались лишь
слухами и домыслами, поддавались эвакуационной панике. В итоге среди
них, с одной стороны, оказывалось много трудящихся и мелких
собственников, которым в силу их социального положения угроза во
всяком случае физического уничтожения не грозила, с другой – немало
представителей средних слоев и привилегированных социальных групп.
Поэтому социальный состав беженцев и переселенцев,
направлявшихся в Сибирь в 1918 – 1919 гг., имел свои особенности,
решающим образом влиявшие на экономическую ситуацию в колчаковском
тылу. В аналитическом обзоре, подготовленном Министерством
земледелия и колонизации в начале 1918 г., констатировалось, что
«переселенческая кампания настоящего года обещает оказаться резко
отличной и по формам труда катящейся переселенческой волны, и по ее
численности. Помимо обычных земледельческих масс, появляются уже
массы квалифицированных и неквалифицированных рабочих, представители
кустарной промышленности и даже трудовой интеллигенции. Этот в
высокой степени пестрый, по своему личному составу и формам труда,
людской поток уже наводнил Западную Сибирь и направляется теперь в
Иркутскую губернию с двух сторон – с западного и восточного
направлений» (ГА РФ. Ф. 159. Оп. 1. Д. 149. Л. 205).
Эта же особенность в социальном составе мигрантов,
прибывавших в Сибирь, отмечалась и многими современниками. Так, В.П.
Аничков, русский финансист, служивший в Министерстве финансов
Омского правительства, вспоминал, как в ресторане «Россия»,
расположенном в центре Омска, к нему подошли «беженцы из Симбирска»
и «потащили» его в отдельный кабинет, где и занялись обсуждением
деловых вопросов об открытии совместного бизнеса. На относительно
короткий промежуток времени Сибирь стала своего рода убежищем для
деловых людей России. Способствовала этому и политика сибирских
властей в вопросах собственности. 28 июня 1918 г. было принято
постановление Западно-Сибирского комиссариата Временного Сибирского
правительства «О денационализации предприятий», гласившее, что
«национализированные советскими властями и захваченные предприятия…
подлежат возвращению их прежним владельцам или их правопреемникам».
Восстановление прав частных собственников сразу стимулировало
деловую активность. Поэтому даже в условиях экономического упадка,
вызванного Гражданской войной и интервенцией, коммерческая
деятельность продолжала приносить российским предпринимателям
высокие доходы. Вместе с тем, основную массу беженцев и переселенцев
в 1918 - 1919 гг. продолжали составлять выходцы из наименее
обеспеченных слоев населения. Именно эта категория в наибольшей
степени страдала от товарного и продовольственного голода и была
вынуждена в связи с этим мигрировать в более благоприятные
экономические районы. Приток в Сибирь огромного количества
малообеспеченных беженцев оказал сильнейшее влияние на экономику
региона. Неорганизованная миграция беженцев через прозрачные границы
между враждующими сторонами порождала не только комплекс
гуманитарных, но и экономических проблем. Поток беженцев из
Европейской России принес в Сибирь глубочайший финансовый кризис, в
котором оказалось правительство Колчака в 1919 г.
«Белая» и
«красная» экономики периода Гражданской войны, разделенные, на
первый взгляд, линией фронта, на самом деле не были жестко
разграничены. Их взаимовлияние проявлялось наиболее ярко в сфере
денежного обращения. Кредитно-денежная политика большевистской
власти в первые годы ее существования довольно полно, хотя и
тенденциозно, исследована в исторической и экономической литературе.
Огромный дефицит бюджета Советского государства, составлявший в 1919
г. 77,3 %, требовал постоянного наращивания денежной эмиссии,
которая ежемесячно росла, в среднем, в 1918 г. на 6,8 %, а в 1919 г.
- на 11,4 %. Такие же проблемы беспокоили и белые правительства
Сибири. Нехватка наличных денег для оплаты военных расходов,
содержания государственного аппарата и других неотложных нужд (среди
которых не последнее место занимала помощь беженцам) заставляла их
изыскивать возможности для печатания собственных денежных знаков.
Материальных и технических условий для этого в Сибири в тот период
не было. По этой причине правительство Колчака было вынуждено
добиваться от Америки и Японии согласия на выдачу денежных банкнот,
заказ на изготовление которых был размещен еще Временным
правительством. Длительные переговоры с американцами ни к чему не
привели. Под разными предлогами отпечатанные в Америке дензнаки
задерживались, и правительство Колчака так и не успело ими
воспользоваться.
В этой ситуации правительству Колчака ничего не
оставалось делать, как предпринимать попытки организовать
собственное производство дензнаков. Так, 19 марта 1919 г. из
Вашингтона в Омск на имя министра иностранных дел была послана
секретная телеграмма от поверенного в делах в Вашингтоне С. Угета, в
которой шла речь об отправке из Нью-Йорка 15-ти печатных прессов,
предназначавшихся для нужд Министерства финансов. Однако
правительству Колчака так и не удалось решить проблему изготовления
собственных денег в количествах, достаточных для удовлетворения
потребностей как своих собственных, так и экономики Сибири.
Неоспоримым преимуществом большевистского руководства над властями
Сибири в этом смысле являлось наличие «печатного станка», -
оборудования и клише для изготовления «романовских» и «керенских»
купюр, - которые использовались не только для эмиссии, призванной
покрыть дефицит бюджета советского государства, но и в целях подрыва
экономики белых правительств.
В 1919 г. в Сибири
циркулировали слухи о передвижных фабриках, печатавших керенки в
вагонах поездов, входивших в состав красных войск. Их назначение
заключалось в снабжении частей и агитаторов, переходивших линию
фронта, наличными деньгами, на которые должна была осуществляться
советская пропаганда. О случаях массового вброса российских купюр
советскими агентами приходили сведения и из Китая (ГА РФ. Ф. 200.
Оп. 1. Д. 202. Л. 250). Достоверного подтверждения эти факты не
имели, но ситуация на денежных рынках по разные стороны фронта
складывалась таким образом, что описанные слухи вполне могли бы
иметь под собой реальную основу. К 1919 г. количество наличных
рублей на душу населения в Советской России в десять раз превышало
аналогичный показатель по Сибири.
Такая ситуация повлекла за собой слияние трех
факторов, имевших место на территориях, подконтрольных белым
правительствам: голода на товарных рынках, массовой миграции
населения и общего критического положения экономики Сибири и
Дальнего Востока. Постоянно растущая денежная масса Советского
государства неизбежно «выдавливала» из РСФСР излишки денег. Самым
подходящим для этого направлением являлось именно восточное,
поскольку прозрачность границ между белым и красным фронтами
позволяли беженцам с большой степенью свободы перемещаться в обоих
направлениях, а поддерживаемые сибирскими правительствами рыночные
отношения обеспечивали товарные рынки продуктами питания и
промышленными товарами. С другой стороны, в 1919 г. продолжался и
отток капиталов в российских денежных знаках через Сибирь за
границу, - русские предприниматели обращались в Министерство
финансов с просьбами разрешить им вывоз наличных денег в Китай.
Результаты притока в
Сибирь ничем не обеспеченной денежной массы не замедлили сказаться.
Временное Сибирское правительство еще 6 июля отменило введенную
Временным правительством в 1917 г. хлебную монополию и установило
государственное регулирование торговли хлебом, мясом, маслом по
«вольным ценам», но не выше установленных Продовольственным бюро
предельных цен. А уже при Колчаке было вообще отменено
государственное регулирование и допущена торговля этими товарами
«свободно по вольным ценам».
Если для производящих
районов эти шаги оказались благом, то на потребляющем Дальнем
Востоке они отозвались болезненным повышением рыночных цен. В
Манчжурии, откуда поступало продовольствие, с января по май 1919 г.
цены на зерновые выросли на 175 – 200 %, мясо – на 425 – 440 %,
сахар до 500 %, растительное масло в два – три раза, обувь и ситец –
на 200 – 300 %. После пересечения границы цены поднимались еще выше.
При этом у частных торговцев они были в 1,5 – 2 раза выше, чем в
казенных лавках. Цены еще больше возрастали по мере приближения к
фронту, что отзывалось на настроении не только гражданского
населения, но и армии. Между тем рост заработной платы
катастрофически отставал от роста стоимости продовольственной
корзины.
Поденная плата мужчины за
полгода выросла немногим более чем на 40 %, а поденная плата женщины
осталась практически без изменения, в то время как основные
потребительские товары выросли в цене на несколько сотен процентов.
Такая ситуация на рынке труда объяснялась избытком предложения за
счет перенаселенности городов беженцами из центральных районов
России. Особенно сильно избыток рабочей силы сказывался на рынке
неквалифицированного труда: разрыв между заработной платой
разнорабочего, землекопа или уборщицы и представителей иных рабочих
специальностей - столяров, плотников, стекольщиков и т.п. -
составлял около 300 %.
Таким образом,
демографические и экономические процессы, происходившие в Сибири в
1918 - 1919 гг., несли на себе отпечаток целого комплекса проблем,
как явившихся следствием Гражданской войны, так и доставшихся белым
правительствам в наследство от императорской России. Взаимовлияние
«белой» и «красной» экономик, существование на едином пространстве
региона двух взаимоисключающих форм собственности и систем
хозяйствования неизбежно создавали условия и побудительные причины
для движения населения. Мотивы таких миграций были различны: начиная
от желания людей найти элементарное пропитание в более
благополучном, на их взгляд, часто ошибочный, регионе, и заканчивая
стремлением предпринимательских слоев к получению и приумножению
прибыли.
Сибирь и Дальний Восток
России на короткий промежуток времени стали своеобразным
заповедником для российской буржуазии, сумевшей сохранить свои
капиталы в условиях частой смены государственной власти и опасностей
Гражданской войны. Спекуляции на товарных и финансовых рынках,
возможность вывезти капитал за пределы страны или приумножить его за
счет военных поставок, - эти и целый ряд иных стимулов оказывали
влияние на приток в Сибирь предпринимателей самого различного
масштаба. Для другой, малообеспеченной, категории населения Сибирь
представлялась спасительным убежищем, где можно было укрыться от
голодных кошмаров больших городов, находившихся под властью
большевиков. Привозя с собой те немногие средства в российских
рублях, которыми они располагали, беженцы оказывались в сравнительно
благоприятных условиях, благодаря многократной разнице в ценах на
советском и «белом» рынках. Прозрачные границы между фронтами и
постоянное их перемещение в ту или иную сторону создавали
благоприятные условия для подобной «экономической» миграции
населения.
С другой стороны, существовал и геополитический
аспект проблемы. Большое количество иностранных рабочих,
экономическая экспансия соседних государств, главным образом, Китая
и Японии, малая плотность населения на Дальнем Востоке России
заставляли Временное сибирское и Омское правительства что-то
предпринимать для воздействия на эту неблагоприятную ситуацию. На
сравнительно коротком отрезке времени колонизационная политика
российских властей, продолженная белыми правительствами, оказалась
совмещена с их попытками решить проблему беженцев в Сибири. Достичь
этой двоякой цели предполагалось через направление беженских потоков
в малонаселенные области Сибири и Дальнего Востока. Таким способом
предполагалось создать демографический противовес агрессивным
экономическим планам азиатских соседей России. Довести до
логического конца начатую работу не удалось. Вместе с тем, меры,
принимавшиеся Омским правительством в деле обустройства и призрения
беженцев, позволили существенно облегчить последствия гуманитарной
катастрофы, постигшей Сибирь и Дальний Восток России в 1918 - 1919
гг. Наконец, как показывает опыт Сибири и Дальнего Востока,
совершенно очевидно, что демографические процессы, со своей стороны,
оказывали сильное влияние на экономическую ситуацию в тылу
антибольшевистских режимов.
Публикации документов:
Законодательная деятельность белых правительств Сибири. Вып. 1.
Томск, 1998.
Дневники и мемуары:
Аничков В.П. Екатеринбург – Владивосток (1917 – 1922). М., 1998.
Будберг А. Дневник, 1918 - 1919 годы. М., 1990.
В. В. Минаев
По материалам сайта "Антибольшевистская Россия"
|
